Читаем «Истерический дискурс» Достоевского полностью

Не только хроникер (и его двойник: всезнающий повествователь), но и все действующие лица участвуют в дискурсе истерии. Анализируя и наблюдая друг друга, они пользуются лексикой, обозначающей болезненные психические состояния: нервные припадки, бред, белая горячка, бешенство, безумие, исступление, бытие вне себя, экзальтация, сумасшествие, падучая болезнь, истерика. Хроникер ссылается на слова Лизаветы, комментирующие поведение Марии Лебядкиной после сцены в соборе: «Лиза сказывала мне потом, что Лебядкина смеялась истерически все эти три минуты переезда… и Варвара Петровна сидела как будто в каком-то магнетическом сне» [Бесы: 168]. Варвара Петровна замечает «необычайное волнение Лизы», которая «быстро и отчаянно прошептала… на ухо Варваре Петровне», Петр Верховенский шепнул хроникеру, анализируя необычайную взволнованность Лизы: «истерика» [Бесы: 210]. Поведение Ставрогина связывается другими наблюдателями, т. е. хроникером и Липутиным, с помешательством: «/он/ помешан»;это «случай психологический» [Бесы: 108]. Лебядкина в суждении других — «помешенная», «сумасшедшая» [Бесы: 103]. Лизавета, по словам хроникера, «все была в хаосе, в волнении, в беспокойстве»; подчеркивается «ее болезненное, нервное, беспрерывное беспокойство» [Бесы: 117]: она «была совершенно поражена, даже как-то совсем не в меру» [Бесы: 142], «она была в совершенном исступлении» [Бесы: 202]. Самоуверенная женщина (Бисмарк, деспот) едва ли верит в то, что ее опека была в чем-то недостаточной. «Демон иронии» овладел не только Ставрогиным, но также Варварой, хвалящей безупречный характер поступков сына: «неужели вы отвергаете то высокое сострадание, ту благородную дрожь всего организма» [Бесы: 203]. Ставрогин сам, с примесью свойственной ему иронии настаивает на своей «репутации» помешанного [Бесы: 208]. Петр обращается к отцу: «не кричи… поверь, что все это старые, больные нервы» [Бесы: 216]. Интересен и психологизм хроникера-наблюдателя, который, подобно психологу (в отличие от всезнающего повествователя), не знает «что было внутри человека» [Бесы: 219], поскольку он смотрит — и видит — извне одни симптомы. Диагноз Ставрогина фокусируется на его «злобе»: эта злоба «холодная, спокойная… разумная… самая отвратительная, и самая страшная, какая может быть» [Бесы: 219]. «Безо всякого ощущения наслаждения»: диагностик-моралист сравнивает злобу Ставрогина с душевным состоянием предшествующего поколения, к которому он причисляет людей типа «декабриста» Л. Современное поколение характеризуется им как больное: «нервозная, измученная и раздвоившаяся природа людей нашего времени даже и вовсе не допускает теперь потребности тех непосредственных и цельных ощущений, которых так искали иные, беспокойные в своей деятельности, господа доброго старого времени» [Бесы: 218]. Констатируя потерю непосредственности в переживании, хроникер является психологом общества, аналитиком современности.

3

Очевидно, что феномен истерии толкуется Достоевским неоднозначно. С одной стороны, он относится к ней как к психической болезни, а с другой — как к проявлению общей нервозности (утрированности, раздраженности, переувеличенности чувств и идей, беспокойства, эксцентричности). Понятие «истерика» характеризуется при этом множеством семантических оттенков — от драматических до комических. В выражениях «припадок», «удар», «безумие», «бред», «белая горячка», «аффект», «исступление», «мания», «обморок», «беспамятство» и т. п. семантическая окраска ключевого понятия еще более усиливается. Комический эффект возникает, когда предложения типа «с нею сделалась истерика» употребляется вне указания на какую-либо патологию. «Ха, ха, ха, ха, ха! — Дама металась из стороны в сторону на диване от смеха. — Боже мой, со мной сделается истерика! Ох, какой смешной!., кхи, кхи, кхи! Смешной…» [Чужая жена или муж под кроватью]. То же самое предложение «и с нею сделалась истерика» в «Игроке» имеет противоположное значение. Здесь наречие «истерически» служит обозначением характера нетерпеливой женщины: «Иногда она задавала этот вопрос и Ивану Федоровичу, и, по обыкновению своему, истерически, грозно, с ожиданием немедленного ответа» [Игрок: 331].

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская литература и медицина (антология)

«Воскрешение Аполлона»: literature and medicine — генезис, история, методология
«Воскрешение Аполлона»: literature and medicine — генезис, история, методология

Современная наука знает множество примеров сосуществования и взаимовлияния гуманитарных и естественных дисциплин. В сферу интересов гуманитариев все чаще попадают области, связанные с бытовыми сторонами человеческой деятельности, среди которых прежде всего — судебное право, медицина, психология, культура повседневности, образование. Объединение методик гуманитарных и естественных наук породило ряд междисциплинарных интеллектуальных течений, среди которых особенно выделяется literature and medicine.Предмет настоящей статьи — обзор исследований LM. Определение дисциплинарной природы данного течения достаточно проблематично. Его основу составляет преподавание литературы студентам-медикам. К нему же по чисто тематическому признаку причисляют литературоведческие работы по медицине в литературе. В данной статье делается попытка опровергнуть подобное объединение двух независящих друг от друга направлений. Статья посвящена разбору генезиса и основных работ LM.

Екатерина Неклюдова , Екатерина С. Неклюдова

Культурология / Литературоведение / Медицина / Образование и наука
Сакральное и телесное в народных повествованиях XVIII века о чудесных исцелениях
Сакральное и телесное в народных повествованиях XVIII века о чудесных исцелениях

Анализ социального контекста истории медицины, болезни во всем комплексе взаимосвязей с мировоззренческими установками того или иного времени стал, безусловно, все чаще привлекать внимание современных исследователей. О влиянии религии на восприятие человеком духовных и телесных немощей также написано немало. Одновременно вопрос о том, как и в какое время в различных христианских культурах на уровне религиозной институции и на уровне повседневных религиозных практик взаимодействовали представления о сакральном и демоническом вмешательстве в телесную сферу, до настоящего времени остается неразрешенным, требует конкретизации и опоры на новые источники.

Елена Борисовна Смилянская , Елена Смилянская

Культурология / Литературоведение / Медицина / Образование и наука
Преждевременные похороны: филантропы, беллетристы, визионеры
Преждевременные похороны: филантропы, беллетристы, визионеры

Страх погребения заживо принято считать одной из базовых фобий человеческой психики. В медико-психиатрической литературе для его обозначения используется термин «тафофобия» (от греч. τάφος — гроб и φόβος — страх), включаемый в ряд других названий, указывающих на схожие психические расстройства — боязнь закрытого пространства (клаустрофобия), темноты (никтофобия), душных помещений (клитрофобия) и т. д. Именно поэтому с психологической точки зрения существование историй о мнимой смерти и погребении заживо не кажется удивительным. В них выражаются страхи, проистекающие из глубинных основ человеческой психофизики и в принципе не зависящие непосредственно от социокультурного контекста их трансмиссии.

Константин Анатольевич Богданов , Константин Богданов

Культурология / Литературоведение / Медицина / Образование и наука

Похожие книги

Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Взаимопомощь как фактор эволюции
Взаимопомощь как фактор эволюции

Труд известного теоретика и организатора анархизма Петра Алексеевича Кропоткина. После 1917 года печатался лишь фрагментарно в нескольких сборниках, в частности, в книге "Анархия".В области биологии идеи Кропоткина о взаимопомощи как факторе эволюции, об отсутствии внутривидовой борьбы представляли собой развитие одного из важных направлений дарвинизма. Свое учение о взаимной помощи и поддержке, об отсутствии внутривидовой борьбы Кропоткин перенес и на общественную жизнь. Наряду с этим он признавал, что как биологическая, так и социальная жизнь проникнута началом борьбы. Но социальная борьба плодотворна и прогрессивна только тогда, когда она помогает возникновению новых форм, основанных на принципах справедливости и солидарности. Сформулированный ученым закон взаимной помощи лег в основу его этического учения, которое он развил в своем незавершенном труде "Этика".

Петр Алексеевич Кропоткин

Культурология / Биология, биофизика, биохимия / Политика / Биология / Образование и наука