Истерли Холл. Раскол дома

Тим проснулся, разбуженный фарами автомобилей за окном, освещавшими высокий, украшенный лепниной потолок спальни. Черт, где он находится? Встряхнувшись, он вспомнил и посмотрел на стоявшие на тумбочке часы. Семь пятьдесят пять.

Он отключил будильник и сел, спустив ноги на паркетный пол. Голова кружилась. Тим провел рукой по подбородку и почувствовал отросшую щетину. Надо побриться. Он зажег стоявшую на тумбочке лампу и потащился по очередным коврам в ванную. Амала положила его туалетные принадлежности на полочку над раковиной. Он включил свет и уставился на свое отражение в зеркале: выглядел он ровно так же, как чувствовал себя. Он умылся и побрился, прикидывая, какими могут быть размеры квартиры и ее расположение. Ему вспомнились слова таксиста насчет того, что этот дом – для членов партии. Черт подери, но они же все равно должны платить за квартиру? А может быть, не должны. Он усмехнулся. Если все это благодаря работе Хейне, то и Тим не был бы против такой работы, чертовски не против.

Он надел другой костюм, единственный, который у него был в запасе. Амала повесила его в огромный шкаф красного дерева. А что делать с брошенной на полу одеждой? Оставить так или подобрать? Он не привык к прислуге и повесил все в шкаф. Иначе выглядит невежливо. Шкаф был огромный, почти что настоящая гардеробная. Хейне хорошо потрудился, раз может себе позволить все это.

В дверь постучали. Он ответил:

– Войдите.

На пороге появилась его мать в шикарном платье зеленого шелка.

– А, ты встал? Очень хорошо. Хейне вот-вот вернется, и с ним шестеро его коллег. Если есть настроение, приходи и поешь. А, ты уже оделся? Я подумала, что ты мог бы надеть свою форму – черную рубашку.

Тим поднял воротничок и повязал галстук вокруг шеи. Он покачал головой.

– Я не подумал об этом. Черная рубашка – только для собраний.

Заметив разочарование на ее лице, он пробормотал извинения.

Она улыбнулась, хотя ее улыбка показалась ему натянутой.

– Достаточно, что ты привез пакет, Тим. Он будет доволен. И, конечно, что сам приехал, тоже.

Она собралась уходить.

– Будь готов через десять минут. Мы в гостиной. Приходи туда.

Она повернула ручку двери. Папа говорил, что мать назвала его Тимом в честь Тимми Форбса, младшего брата отца, похороненного на кладбище в Истоне вместе с его марра, Тони. Они погибли совсем юными.

Он произнес:

– Ты любила Тимми?

Она остановилась на пороге.

– Да. Он всегда был такой веселый. Разрисовывал оловянных солдатиков.

На какой-то момент взгляд ее смягчился, потом она тряхнула головой.

– Я слишком занята, чтобы думать об этом сейчас. – И захлопнула за собой дверь.

Он посмотрел ей вслед, а потом торопливо направился к зеркалу в ванной. Впервые он стал изучать свое лицо в поисках сходства. Глаза у него другие, а вот в линии подбородка имеется определенное сходство. Да, и волосы у него хоть и каштановые, но с тем же мышиным оттенком, какой был у нее перед тем, как она покрасилась. Тим с облегчением усмехнулся. Хорошо, что можно увидеть сходство.

Он подошел к окну и вгляделся в вечернюю темноту. По-прежнему шел дождь, но машины уже непрерывно ехали в общем потоке, из квартир на противоположной стороне улицы лился мягкий свет. На некоторых окнах уже закрылись ставни. Мама в Истоне, когда задергивала шторы, всегда говорила, что так в комнате становится уютнее. И снова он почувствовал себя как-то странно потерянным. Тим прислонился лбом к прохладному стеклу и закрыл глаза. Он уже не знал, кто он.

К его большому удивлению, в воображении ему немедленно представился кедр, крепкий и величавый. Он глубоко вздохнул, посмотрел на часы и вышел из комнаты.

В гостиной люстра под потолком ярким светом освещала комнату. Хейне, сидя за карточным столом, внимательно изучал планы. Он поднял глаза и улыбнулся.

– Рад тебя видеть, Тим. Твоя мать в полном восторге.

В гостиную из столовой, расположенной слева, вошла Милли.

– Стол полностью готов, Хейне, и накрыт для девяти персон, как ты хотел. Бруно тоже придет?

Она перевела взгляд на Тима.

– Бруно живет в квартире этажом выше. Мы его очень любим и сегодня будем праздновать важное событие: его сестру избрали участницей спортивных танцев на Олимпийских играх в августе.

Хейне подошел к бару и налил две кружки пива. В черной форме офицера СС он выглядел великолепно, черные сапоги блестели, бриджи сидели безупречно. Пиджак и верхняя пуговица рубашки были расстегнуты. Он подошел к столу и протянул одну кружку Тиму. Свою он поставил на зеленое сукно, затем сбросил пиджак. Подтяжки тоже оказались черными. В голове у Тима мелькнуло: а не черные ли у Хейне кальсоны? Он взглянул на пиво. Мысль об алкоголе была невыносимой.

– Это замечательно, – произнес он.

Тим понятия не имел, что такое спортивные танцы и какие там танцоры, и спрашивать не собирался, потому что мать снова исчезла в столовой, а Хейне, казалось, полностью погрузился в изучение планов. На столе лежал и другой конверт, открытый, со сломанной печатью.

Тим не знал, что ему делать, но тут Хейне кивнул ему.