Истерли Холл

Она хотела окликнуть его, броситься за ним, но на плечо ей легла рука Саймона. Он стер рукавом остатки плевка с ее лица, и его глаза были совсем близко, так близко… Она почувствовала его дыхание, когда он сказал:

– Оставь его сейчас. Я пойду за ним и проверю, что с ним все в порядке и с Мартином тоже. Они до того пьяные, что свалятся где-нибудь в канаву, если за ними не присмотреть. Попробую поговорить с ним. Прости меня, я должен был подумать заранее, но не переживай, никто в Истоне не выдаст тебя теперь, милая. Теперь ты Эви Энстон. Большинство людей в поместье приехали издалека, а тех, кто отсюда, я предупрежу.

Он улыбался, его голубые глаза смотрели так ласково, но Эви не в состоянии была думать ни о чем: ни о Холле, ни о своем новом имени – его носила ее мать до замужества, – ни о гостинице. Джек плюнул ей в лицо! Ее любимый брат не только плюнул ей в лицо, но и ушел от нее, и теперь сердце у нее разрывалось на части.

Глава 3

Эви просидела в кресле всю ночь с субботы на воскресенье. В этот раз была очередь матери спать в кровати, поскольку смен не было и шахтеры не приходили и не уходили, так что не надо было никого кормить и купать. Эви не спала – она ждала Джека, но он не пришел, а уже наступило утро. Саймон и Мартин, конечно, не выпускали его из виду, а когда Саймону надо было возвращаться в Холл, на его место рядом с Джеком заступил кто-то другой. Так жили здесь люди. Но ей нужен был Джек. Она хотела поговорить с ним, прежде чем отец увезет ее на телеге, то есть за час до полудня. В дороге у них будет вкусная еда – бутерброды с ветчиной. Ветчину приготовила мать – они зарезали свинью, выращенную на участке при доме. И у отца еще будет время, чтобы вернуться и поехать на телеге в Фордингтон собирать уголь.

Впервые она не поедет с ними туда, на холод, где ветер обрушивал на нее свою ярость, обрывал юбку, задирал вверх рогожку ее фартука, почерневшего от угольной пыли к концу работы. Поедет ли Джек? Она посмотрела на часы. Восемь утра. Все спят, как всегда в этот час по воскресеньям, тем более после вечеринки.

Она сходила на водокачку и принесла воды, разминувшись с миссис Грант, выходившей во двор с ведрами в руках. Потом прокралась как можно тише в чулан и переоделась в свою лучшую одежду. Теперь завтрак: она сварила себе овсянку и поела. Эви снова вышла во двор, обмотавшись шарфом. В чемодан, оставленный мисс Мэнтон, была уложена форма и накрахмаленные белые фартуки. Там же лежали грубые фартуки из мешковины. Она села на скамью, сделанную когда-то ее отцом из выловленных в море досок. Он установил ее у кирпичной стены напротив голубятни, чтобы наблюдать за своими любимцами, слушать их воркование.

Весеннее солнце светило ей прямо в лицо, но ее это не заботило. Кожа потемнеет, ну и пусть. Домашние уже встали, позавтракали и занялись делами. Никто не вышел к ней. И никто не упоминал Джека. Она сидела в одиночестве, слушая доносящиеся с улицы звуки и наблюдая за воробьями, кормившимися тут же. Каждое утро мать насыпала им хлебные крошки, чтобы «мелкота могла позавтракать», как она говорила. Сколько времени пройдет, прежде чем она, Эви, вернется сюда, снова станет частью своей семьи? И сможет ли она занять свое место, если Джек так ненавидит ее?

Самое долгое в ее жизни утро тянулось бесконечно долго. Но вот дедушкины часы пробили одиннадцать. Мама упаковала им с отцом коробки с едой, а сам он в это время пошел за Старым Солом, шотландским пони, которым они совместно владели с Алеком Престоном, отцом Саймона. Он впряжет пони в их общую телегу и приедет сюда. Ему придется застелить телегу мешками, чтобы угольная пыль не запачкала чемодан. Эви шагала взад-вперед по двору, но Джек не появлялся.

Отец подошел к задней двери. Он захватил с собой одеяло – накрыть им сиденье, чтобы она не запачкала юбку.

– Пора ехать, родная, – сказал он.

Солнце пригревало, дул легкий ветерок. День обещает быть чудным.

Во двор, сжимая кепку в руке, выбежал Тимми и бросился к ней. Он так крепко обнял ее, что, казалось, выдавил из нее весь воздух. Она обхватила его за плечи и рассмеялась. Тимми – копия Джека и папы во всем, вплоть до черных волос и задиристой манеры держаться. А она сама – вылитая мать, у обеих одинаковые вьющиеся каштановые волосы. А глаза у всех темно-карие.

Она слегка отстранилась, и теперь глаза у них оказались на одном уровне. И когда это он успел так вырасти? Ведь ему едва исполнилось тринадцать.

– Я приеду через две недели, дружок, ты не успеешь оглянуться, как у меня будет выходной, и я поеду с вами за морским углем.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, Эви наша дорогая.

– Я должна, Тимми. Ты же знаешь, мы должны накопить на домик Фроггетта.

Он высвободился и, пиная ногой землю, сказал:

– Я уже скоро стану работать в шахте и буду больше зарабатывать, так что тебе незачем уезжать.