Истерзанное сердце

Он заговорил спокойно и вкрадчиво.

— Само собой. Правило первое — никогда не ссориться в присутствии близнецов. Они должны считать, что их будущая жизнь — это результат совместно принятого нами решения.

— Вполне справедливо, — заметила она.

— Правило второе — один день в неделю мы должны проводить вместе, как нормальная семья в социальном смысле слова.

— Ты имеешь в ввиду есть за одним столом?

— Я имею в виду все, за исключением общей постели, — сухо заключил он.

— Я… я не уверена, что смогу пойти на это. — Проскальзывающая в словах Сапфиры нерешительность отражала ее отчаяние из-за того, что ее принуждали к невыносимой для нее жизни в постоянном и тесном контакте с Тэйном. — Ты все время меняешь свои условия!

— Только ради благополучия наших детей! — Он смотрел на нее с каменным выражением на лице. — Ведь это ты хотела разрушить нашу семью — ну что ж, тебе это удалось. Если окажется, что тебе больно ступать по ее обломкам, с этим придется как-то примириться.

Сапфира отвернулась.

— Семьи все равно уже не было. Я лишь хотела прояснить наши отношения.

Взбешенный, он с шумом выдохнул воздух, что заставило ее снова взглянуть на его смуглое лицо.

— Ты хотела украсть у меня моих детей!

— Нет! — Ярость в голосе Тэйна заставила ее вздрогнуть. — Это было совсем не так! — Ее плечи поднялись и затем тяжело опустились, выражая полное бессилие.

— Разве ты не считала, что я не люблю их? — мягким, вкрадчивым голосом спросил он Сапфиру, гладя ей прямо в глаза и едва сдерживая свой гнев.

Какое-то довольно непродолжительное время она действительно так думала. Казалось, он был совершенно равнодушен к нуждам детей, всегда готовый оставить их на попечение Спиридоулы, и безмятежно спал, когда в ранние предрассветные часы Сапфира сидела у кроваток близнецов, прислушиваясь к их нежному дыханию, опасаясь, как бы не нарушился его спокойный ритм. Теперь, правда слишком поздно, она готова была признать, что ее тревога была результатом ее болезни и что она переусердствовала в своем рвении.

— Я считала, что тебя занимают другие интересы.

Самообладание вновь вернулось к ней, хотя нервы были напряжены до предела. Меньше всего Сапфира хотела начинать день ссорой.

— Разумеется, — деланно рассмеялся Тэйн, — мои любовные похождения! Ты мне просто льстишь, полагая, что эти интересы могли увлечь меня настолько, чтобы я полностью забыл о детях.

Было что-то тревожаще привлекательное в безжалостном выражении его лица, а цинизм, с которым он признал правоту ее повторных обвинений в неверности, заставил Сапфиру невольно покраснеть.

— Может быть, когда-то я действительно так считала, но не теперь, — заявила ему она с потемневшими от боли глазами, еще больше краснея под его насмешливым взглядом. — Если… если тебе доставит удовольствие мое признание, то знай, я поняла, что между тобой и Эбби ничего такого не было.

— Вот как? В самом деле? — Взгляд его темно-зеленых глаз задержался на ее нежных губах и затем, скользнув по открытым плечам, остановился на глубоком вырезе ее ночной рубашки. — О да, Сапфира той, я испытываю истинное удовлетворение, услышав признание твоей ошибки. Жаль только, что тебе потребовалось столько времени, чтобы убедиться в правдивости моих слов и уверений Эбби.

— Я, я ведь не читала ее письмо ко мне, — виновато сказала Сапфира. — Во всяком случае, до вчерашнего дня. Это все изменило. Оно помогло мне увидеть все в истинном свете.

Тэйн произнес по-гречески какую-то фразу, она не поняла ее смысла, но выражение его лица подсказывало ей, что он сильно рассержен.

— Я женился на ребенке, я сделал ребенка своей женой, — добавил он мрачно, не оставляя сомнений, что очень не в духе.

Она не могла этого отрицать, с грустью подумав о том, что значительно повзрослела за последние несколько месяцев, особенно с тех пор, как столкнулась с ужасной перспективой потерять своих детей.

— Поздно говорить о том, что ты изменила свое мнение, — не без яда заметил он, прервав ее мысли. — Я больше не позволю тебе легкомысленно играть жизнью детей. Вчера вечером ты приняла решение, которое, надеюсь, не нарушишь.

Она посмотрела на его решительный, выдающийся вперед подбородок и жестко поджатые губы и в ответ на его ледяной взгляд гордо вскинула голову.

— Я просто хочу понять, чего ты надеешься достичь этим «семейным днем».

— Возможно, временного перемирия, — ответил он, и она услышала раздражение в его голосе. — Боже правый. Сапфира, ведь мы могли как-то обходиться без ссор на Константиносе, не так ли? Все, чего я прошу, — это раз в неделю, очевидно лучше всего в воскресенье, дать возможность детям убедиться в том, что мы общаемся как нормальные люди. Надеюсь, к тому времени, когда мы станем наконец жить раздельно, они почувствуют, что смогут одинаково довериться одному из нас, не предавая при этом другого. В остальные дни у нас не будет нужды надоедать друг другу. Я уверен, укладывая детей спать, мы сумеем обойтись без потасовок у дверей их спальни. — Он устремил на нее вопрошающий взгляд, ожидая реакции.