Истина

Послѣ перваго разговора съ Маркомъ онъ вполнѣ убѣдился въ томъ, что его братъ не виновенъ. Онъ, впрочемъ, ни минуты не сомнѣвался, что подобный поступокъ фактически не могъ быть совершенъ его братомъ, котораго онъ зналъ, какъ самого себя. Увѣренность въ его невинности сіяла передъ нимъ такъ же ярко, какъ полуденное солнце юга. Несмотря на свое спокойное мужество, онъ выказалъ много осторожнаго благоразумія, боясь повредить брату и вполнѣ сознавая, сколь опасна для ихъ дѣла всеобщая непопулярность евреевъ. Поэтому, когда Маркъ сообщилъ ему свое подозрѣніе, что гнусное злодѣйство совершено никѣмъ инымъ, какъ однимъ изъ капуциновъ, Давидъ старался успокоить его горячее негодованіе и посовѣтовалъ пока придерживаться того предположенія, что убійцей былъ какой-нибудь случайный бродяга, вскочившій въ окно. Онъ боялся возбудить еще больше общественное мнѣніе недоказаннымъ подозрѣніемъ; онъ былъ увѣренъ, что всѣ партіи соединятся въ одно, чтобы уничтожить ихъ, если они не смогутъ доказать свое обвиненіе точными данными. Пока для блага Симона слѣдовало поддерживать въ умахъ судей предположеніе о случайномъ бродягѣ, которое было высказано всѣми въ день открытія преступленія. Это могло временно служить отличной операціонной базой, потому что капуцины, конечно, были слишкомъ осторожны и слишкомъ хорошо освѣдомлены, и всякая попытка къ ихъ обвиненію несомнѣнно только ухудшила бы положеніе обвиняемаго.

Давиду удалось наконецъ повидаться съ братомъ въ присутствіи слѣдственнаго судьи Дэ; оба почувствовали въ себѣ одинаковую энергію и рѣшимость бороться до конца, въ ту минуту, когда упали другъ другу въ объятія. Потомъ Давидъ еще нѣсколько разъ посѣщалъ Симона въ тюрьмѣ и всегда приносилъ домой однѣ и тѣ же вѣсти, что братъ неустанно думаетъ и напрягаетъ всѣ свои силы къ тому, чтобы разрѣшить ужасную загадку и отстоять свою честь и честь своей семьи. Когда Давидъ разсказывалъ о своихъ свиданіяхъ съ братомъ, въ присутствіи Марка, въ маленькой комнаткѣ за лавкой, послѣдній всегда испытывалъ глубокое волненіе, видя безмолвныя слезы госпожи Симонъ, убитой неожиданнымъ несчастьемъ, которое лишило эту любящую женщину ласкъ обожаемаго мужа. Старики Леманъ только вздыхали, подавленные отчаяніемъ; они даже боялись высказывать свое мнѣніе, чтобы не потерять послѣднихъ заказчиковъ, и продолжали работать, привыкнувъ ко всеобщему презрѣнію. Хуже всего было то, что населеніе Мальбуа все больше и больше проникалось ненавистью къ евреямъ, и однажды вечеромъ цѣлая шайка подошла къ дому портного и выбила окна. Пришлось скорѣе навѣсить ставни. Небольшіе летучіе листки приглашали патріотовъ поджечь этотъ домъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ дней, и въ особенности въ одно воскресенье, послѣ пышнаго богослуженія у капуциновъ, антисемитское волненіе достигло такой степени, что мэръ города былъ принужденъ обратиться къ полиціи, требуя ея содѣйствія для охраны всей улицы Тру.

Съ часу на часъ дѣло все больше и больше запутывалось, являясь полемъ сраженія для двухъ враждующихъ партій, готовыхъ уничтожить другъ друга. Слѣдственный судья, конечно, получилъ распоряженіе ускорить ходъ дѣла. Въ теченіе одного мѣсяца онъ вызвалъ и допросилъ всѣхъ свидѣтелей: Миньо, мадемуазель Рузеръ, отца Филибена, брата Фульгентія, учениковъ школы, служащихъ на станціи желѣзной дороги. Братъ Фульгентій, со свойственною ему изъявительностью, потребовалъ, чтобы его помощники, братья Исидоръ, Лазарь и Горгій, были также подвергнуты допросу; затѣмъ онъ настоялъ на томъ, чтобы въ ихъ школѣ былъ произведенъ строжайшій обыскъ; конечно, тамъ ничего не нашли. Слѣдственныя судья Дэ пытался принять всѣ мѣры къ отысканію заподозрѣннаго ночного бродяги, который въ четвергъ вечеромъ могъ очутиться въ комнатѣ несчастной жертвы. Во время допроса Симонъ повторялъ одно, что онъ не виновенъ, и просилъ судью разыскать преступника. Всѣ жандармы департамента бродили по дорогамъ, арестовали и затѣмъ выпустили на свободу болѣе пятидесяти всевозможныхъ нищихъ и бродягъ; но имъ не удалось напасть на какой-нибудь серьезный слѣдъ. Одинъ носильщикъ просидѣлъ даже три дня въ тюрьмѣ, но изъ этого ничего не вышло. Такимъ образомъ Дэ, отбросивъ мысль о бродягѣ, имѣлъ передъ собой одну улику — листъ прописей, на которой надо было построить все обвиненіе. Мало-по-малу Маркъ и Давидъ начали успокаиваться: имъ казалось невозможнымъ, чтобы все обвиненіе было построено на такомъ шаткомъ и незначительнымъ вещественномъ доказательствѣ. Хотя ночной разбойникъ и не былъ разысканъ, но, по мнѣнію Давида, подозрѣніе продолжало существовать, и если прибавить къ этому недостаточность уликъ противъ Симона, нравственную несообразность поступка, его постоянное увѣреніе въ невинности, то едва ли правдоподобно, чтобы слѣдственный судья могъ построить хоть сколько-нибудь добросовѣстное обвиненіе. Оба разсчитывали, что въ скоромъ времени Симонъ будетъ выпущенъ на свободу.