Истина

— Рѣшительно ничего. Площадь была совершенно пустынна; вдали гремѣла гроза… Я вошелъ въ домъ, не встрѣтивъ ни души. Все было погружено въ глубочайшую тишину и безмолвіе.

— И вамъ не пришло въ голову провѣдать Зефирена, узнать, какъ онъ вернулся съ вечерней службы, и хорошо ли спитъ? Вы развѣ не посѣщали его каждый вечеръ?

— Нѣтъ. Нашъ милый мальчикъ держалъ себя такъ самостоятельно, что мы предоставили ему полную свободу. Все кругомъ было такъ тихо, что мнѣ даже и въ голову не пришло нарушить его мирный сонъ. Я прямо прошелъ въ свою квартиру, стараясь идти какъ можно тише. Я поцѣловалъ своихъ спящихъ малютокъ и сейчасъ же легъ спать; жена моя чувствовала себя лучше, и я долго бесѣдовалъ съ нею.

Отецъ Филибенъ покачалъ утвердительно головой и замѣтилъ:

— Конечно, все объясняется какъ нельзя лучше.

Всѣ присутствующіе, казалось, были убѣждены и еще больше утвердились во мнѣніи, что злодѣйство было совершено какимъ-нибудь бродягой, который прыгнулъ и выпрыгнулъ въ окно. То, что говорилъ Симонъ, еще болѣе подтверждало сообщенія, сдѣланныя мадемуазель Рузеръ. Только владѣлицы писчебумажной лавочки утверждали, что онѣ видѣли ночью какую-то подозрительную личность, которая бродила по площади.

— Теперь развелось столько бродягъ! — проговорилъ отецъ іезуитъ. — Будемъ надѣяться, что полиція выслѣдитъ убійцу, хотя это не легкая задача.

Одинъ лишь Маркъ чувствовалъ какое-то неясное сомнѣніе, хотя у него у перваго зародилась мысль о неизвѣстномъ злоумышленникѣ, который напалъ на несчастнаго Зефирена. Теперь онъ, напротивъ, считалъ такое предположеніе довольно невѣроятнымъ. Не естественнѣе ли было допустить, что злодѣй звалъ ребенка и сперва говорилъ съ нимъ и ласкалъ его, стараясь его успокоить? Потомъ, внезапно, имъ овладѣло гнусное желаніе, и онъ накинулся на ребенка, зажалъ ему ротъ и, наконецъ, задушилъ, боясь его криковъ. Но всѣ эти соображенія какъ-то смутно проносились въ его мозгу и, промелькнувъ, исчезли, оставивъ его въ полномъ недоумѣніи; самыя противорѣчивыя предположенія совершенно сбили его съ толку. Желая успокоить Симона, онъ сказалъ ему:

— Всѣ показанія сходятся между собою: истина скоро раскроется.

Наконецъ, въ ту минуту, когда Миньо возвратился, убѣдивъ госпожу Симонъ не выходитъ изъ комнаты, явился мэръ съ тремя жандармами. Мэръ, по фамиліи Даррасъ, подрядчикъ-строитель, богатѣвшій съ каждымъ годомъ, былъ толстый сорокалѣтній господинъ съ круглымъ, краснымъ лицомъ, бѣлокурый, коротко остриженный и гладко выбритый. Онъ приказалъ немедленно закрыть ставни, поставилъ двухъ жандармовъ у окна, а третьему велѣлъ караулить коридоръ и дверь въ комнату; Зефиренъ никогда не запиралъ ея на ключъ. Онъ строго запретилъ прикасаться къ чему бы то ни было и даже подходить близко къ чѣсту преступленія. Мэръ немедленно, какъ только узналъ о случившемся, телеграфировалъ суду въ Бомонѣ и теперь ожидалъ прибытія слѣдственнаго судьи и прокурора, которые, конечно, воспользуются первымъ отходящимъ поѣздомъ. Отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій объяснили, что имъ необходимо отлучиться, такъ какъ вскорѣ начнется раздача наградъ; Даррасъ посовѣтовалъ имъ скорѣе покончить съ этимъ дѣломъ и снова вернуться сюда, потому что прокуроръ республики навѣрное захочетъ опросить ихъ по поводу листка «Маленькаго Бомонца» и листка прописей, которые они нашли скомканными на полу. На улицѣ между тѣмъ толпа все прибывала; слышались громкіе крики и угрозы; Симонъ вмѣстѣ съ Даррасомъ и Маркомъ направились въ рекреаціонную залу училища и дожидались, чтобы къ нимъ присоединились Миньо и мадемуазель Рузеръ; солнце, наконецъ, выбралось изъ тучъ и бросало лучи въ широкое окно, выходившее на дворъ.

Было восемь часовъ; послѣ сильнаго ливня небо совсѣмъ прояснилось, и день обѣщалъ быть чудеснымъ. Судьи могли пріѣхать не раньше, какъ въ девять часовъ. Самъ прокуроръ республики, Рауль де-ла-Биссоньеръ, лично выѣхалъ для снятія показаній вмѣстѣ со слѣдственнымъ судьей Дэ; оба были поражены необыкновеннымъ злодѣяніемъ, предугадывая, что изъ этого возникнетъ громкій процессъ. Ла-Биссоньеръ былъ маленькій, изящный человѣчекъ съ краснымъ лицомъ, окаймленнымъ аккуратно подстриженными бакенбардами; онъ отличался необыкновеннымъ честолюбіемъ и, не довольствуясь своимъ быстрымъ повышеніемъ, — ему было всего лишь сорокъ пять лѣтъ, — мечталъ о какомъ-нибудь грандіозномъ дѣлѣ, которое бы сразу выдвинуло его впередъ и открыло путь къ Парижу, гдѣ онъ надѣялся занять выдающееся мѣсто благодаря своей услужливой ловкости и преклоненію передъ могуществомъ власти, въ чемъ бы она ни проявлялась. Дэ, напротивъ, высокій, худой, съ узкимъ лицомъ, похожимъ на лезвіе ножа, представлялъ изъ себя настоящій типъ слѣдователя, весь поглощенный исполненіемъ своихъ обязанностей, безпокойный, застѣнчивый, несчастный въ супружествѣ, благодаря кокетливой и расточительной женѣ; она вѣчно упрекала его за то, что онъ не успѣлъ сдѣлать карьеру и зарабатывалъ слишколъ мало денегъ.

Оба прямо пріѣхали въ училище и рѣшили сперва взглянуть на жертву преступленія, а потомъ уже собирать показанія.