Истина и душа. Философско-психологическое учение П.Е. Астафьева в связи с его национально-государственными воззрениями

Рассмотрим, наконец, область воли. Принято считать, что мужчина – более волевое существо, чем женщина. Астафьев вносит в это представление существенные поправки. У женщины несомненно есть своя «женственная воля», которая определяется особым характером ее психического ритма, перевесом непосредственной впечатлительности над сознательной работой внимания. Впечатлительность женщины способствует ее более энергичной реакции на всё, что «волнует ее душу». Мышление женщины, «живое и конкретное», тем самым и «более практично, чем у мужчины, более непосредственно стремится выразиться в действии» [22: 68–69]. Астафьев подчеркивает находчивость женщины в ситуациях, где мужчина, «с его более бедной бессознательной жизнью, с его более медленной и сознательной психической работой», долго раздумывает, прежде чем приступить к действию. Но решать сложные задачи, которые требуют долгой предварительной работы мысли, женщина не расположена. Такие задачи не привлекают ее еще и потому, что здесь не очевиден (а часто и очень проблематичен) окончательный успех. «А успех для женщины в гораздо большей мере, чем для мужчины, составляет критерий оценки внутреннего достоинства и людей и начинаний» – замечает Астафьев несколько ниже. Поэтому воля женщины наилучшим (и самым приятным для женщины) образом проявляется «в области непосредственно практической жизни и деятельности, в ежедневном и быстром влиянии лица на лицо». Напротив, «женственная воля», как правило, бездействует «там, где действие рассчитано на очень обширные и сложные группы предметов (например, разнородных лиц; характеров и интересов целого собрания, народа)» и где «самый эффект действия сказывается после долгого сосредоточенного труда», причем никогда не бывает «совершенно очевиден (например, в научной или политической деятельности)» [22: 71]. В приведенной характеристике «женственной воли» особенно важна (в связи с дальнейшем развитием взглядов Астафьева) ее нацеленность на успех, причем на успех наглядный, непосредственно очевидный, тесно связанный с практической жизнью. Только на достижение такого успеха женщина будет охотно тратить свою энергию; только такой успех она искренне ценит и в мужчине.

Заканчивая обозрение основных женских качеств в области мысли, чувства и воли (то есть в области душевной жизни в целом), Астафьев делает необходимое уточнение: «Мы говорим о женщине типической, ничего пока не утверждая о тех женщинах, которые своими стремлениями, задачами и симпатиями более или менее успешно затемнили и исказили в себе самый тип, отклонились от него» [22: 68]. Не удивлюсь, если у читателя возникнет мысль, что обрисованная Астафьевым «типическая женщина» выглядит не настолько симпатичной, чтобы отклонения от этого типа всегда считать его «искажениями» и «затемнениями», с учетом сугубо негативного оттенка этих слов. Разве не очевидны те «отклонения от типа» (например, в сторону более широкого ума, не столь подверженного «капризам» настроения и т.д.), которые были бы на деле просветлением духовного облика женщины?

В связи с высокой вероятностью подобных сомнений уместно отметить следующее. Во-первых, Астафьев не рисовал портрет той «вечной женственности», на которой не лежит «пыль земли» и которую можно встретить только «в царстве мистических грёз», куда имел свободный доступ его современник В. С. Соловьев. Астафьев также не занимался «обличением» женщины в духе Шопенгауэра и Отто Вейнингера (1880–1903), автора знаменитого сочинения «Пол и характер» (1902). Астафьев не воспевал и не обличал, а изучал женщину, то есть решал задачу, которую мы почти никогда не ставим перед собой «в жизни» и которая кажется нам, по известным причинам, какой-то «неправильной» по отношению к женщине. Но только решая эту «неправильную» задачу, мы можем узнать о женщине нечто, что имеет типическое значение; кстати, именно этого знания нередко не хватает «в жизни», где мужчина слишком часто не понимает, что поступки женщины в значительной степени определяются ее родовыми чертами, а не индивидуальными особенностями.

Во-вторых, Астафьев использует (скорее всего, безотчетно) известный литературный прием: обрисовав сначала в основном не самые лучшие черты женщины, вытекающие из ускоренного характера её психического ритма, он затем обращает наше внимание на черты, куда более привлекательные и к тому же общественно важные.