Истина и душа. Философско-психологическое учение П.Е. Астафьева в связи с его национально-государственными воззрениями

и это освобождает нас от поиска ответа на вопрос, как возможна эта свобода души «самой в себе», внутренняя свобода человеческой воли. Так считал когда-то и Астафьев, но теперь он смотрит на дело иначе. Подчеркнув еще раз значение подхода к проблеме свободы воли через представление о свободе, он уже не считает такой подход достаточным, поскольку «один факт присутствия этого представления в самосознании еще нисколько не гарантировал бы сам по себе действительного бытия свободы, хотя, конечно, найдя это представление в самосознании, исследователь должен был бы признать за ним значение одного из главных деятелей в механизме сознательных деятельностей вообще» [41: 298]. Само слово «механизм» применительно к сознанию показывает, что по такому пути могут идти и противники действительного бытия свободы.

Отказавшись от этого пути – движение по которому носило бы скорее культурно-исторический, чем метафизический и собственно психологический характер, – Астафьев, по сути дела, начинает свое исследование заново, возвращаясь к точной формулировке вопроса о свободе воли. Такая формулировка требует, прежде всего, «раз навсегда строго различать вопрос о свободе действия, осуществления состоявшегося определения воли от вопроса о свободе постановления самого решения воли» [41: 302]. Первый вопрос, «вопрос о свободе действия, о свободе исполнения однажды принятого волею решения», не является, строго говоря, философским вопросом, поскольку касается только «эмпирических условий осуществления воли, – внешних препятствий или содействий этому осуществлению». Хромой человек «не свободен» бегать; но исцелив хромого, мы не получаем ответ на вопрос: свободны или нет его решения бегать или не бегать. «Свобода действия, исполнения, есть свобода внешняя, определенная внешними для самой воли условиями» и потому не затрагивающая свободы воли как таковой.

Точно так же нельзя смешивать понятие принуждения и понятие необходимости. Это различие в определенной степени совпадает с указанным выше, но глубже и тоньше него. Чувство непринужденности, которое мы так ценим в жизни, может скрывать за собою самую жесткую внутреннюю необходимость. Астафьев пишет: «Наши хотения могут быть и субъективно необходимыми, например, неизбежными следствиями нашего данного темперамента, характера, воспитания и т.п.; но, осуществляя эти субъективно-необходимые хотения, вытекающие из нашей собственной, хотящей их природы, мы не сознаём никакого принуждения» [41: 303]. Отсутствие внешнего принуждения, «внешняя свобода» может сочетаться с наличием внутренней необходимости, внутренней несвободы. Этот важнейший момент еще не улавливали древние греки, противополагавшие, как отмечает Астафьев, «лишь определение от вне – самоопределению» [41: 277]; апофеозом же этого непонимания стало знаменитое определение Спинозы. В самом начале «Этики» мы читаем: «Свободной называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы» [43: 362]. Астафьев же ясно понимал, что именно внутренняя необходимость, «субъективная необходимость хотений» является отрицанием внутренней метафизической свободы человека.

Таким образом, от философской проблемы свободы воли должны быть отделены «свобода физическая, свободы гражданская, политическая и др.»; «остается только вопрос о свободе решения воли, о свободе хотения: свободно ли решается человек на такое или иное действие, или нет? Иначе: сам ли сознательный человек, как такой, есть последний источник своих решений – или же его решения и хотения даны ему, помимо его сознательного участия, готовыми, а сознание только узнаёт их, когда они ему даны, и человек таким образом хочет того или другого не свободно, а с необходимостью, хотя, может быть, и не сознаваемою им?» [41: 305].

Мы видим, что парадигма свободы для Астафьева – это сознательное решение, принятое самим человеком. Впрочем, слово «принятое» нельзя признать достаточно точным, так как в нем содержится коннотация с чем-то данным человеку, имеющим свой источник «вне его сознания и воли». И Астафьев находит более точное слово, когда пишет: «Таким образом, весь вопрос сводится на то, даны ли человеку хотения, из которых вытекают его действия, помимо его сознательного воления, или же они не даны ему, а поставлены им, им самим сделаны своими хотениями, повлекшими за собою действие?» [41: 307].