Истина и единство Церкви

Вкушение пищи соединяет жизнь человека с жизнью мира, раскрывает всеобщий смысл видовой характеристики «жизни». И в границах церковного общения пища и питие объединяют жизнь человека с принявшей нетление жизнью в мире, т. е. с жизнью Христовой плоти. Так раскрывается всеобщий смысл видовой характеристики «жизни» как единства тварного и нетварного, плоти и Божества. Единство Церкви – это единство жизни Бога, человека и мира, всеобщее видовое единство жизни, чуждое всякому размежеванию и дроблению на трансцендентное и имманентное, материальное и духовное. Это единство «всего во всем», в единственной в своем роде единичности божественной жизни.

Единство «всего во всем» стало возможно после воплощения Бога-Слова и реально проявляется в Евхаристии Церкви. Церковная Евхаристия – это космическая литургия, возглавление (рекапитуляция) жизни и смысла мира, объединившегося в живом и нашедшем воплощение человеческом слове прославления Бога. Это возглавление – слово послушания Христа воле Отца, великое «да» Сыновнего согласия. Церковная Евхаристия есть согласие человека на принятие своей природы от Христа, согласие, которое несет в себе весь смысл всей тварной природы, соединяя слово человека и слово мира в великом «да» Христова послушания. Человек оказывается священносвершителем евхаристического единства мира, восстановления жизни как общности, общения личностей в условиях человеческой природы. Это и есть общение, участливое к жизни мира, и оно возглавляет видовое единство жизни тварных сущностей в порыве любви и благодарения, возвращающем к Богу[17].

Преображение внутри Церкви человеческой природы и природы мира реально и конкретно – настолько же реально, насколько реально повреждение мира, которое невозможно преодолеть магически или аллегорически. Наше падение и поврежденность – это наш способ бытия, а наше преображение и нетленность – другой способ бытия, и наша жизнь в Церкви – динамическое движение и непрерывное испытание нашей свободы по отношению к этим двум способам бытия или, вернее, по отношению к небытию и бытию, к смерти и жизни.

«Ежедневно вкушаем мы смерть», а в покаянии (умопремене) вновь прививаем себя к жизни, узнаванием смерти измеряя истину жизни. Эта истина – любовь Божия, воплощенная в теле Христовом[18]. «Ежедневно вкушаем мы смерть», переживаем свое трагическое грехопадение в обособленную индивидуальность, в индивидуальное выживание, в индивидуальное наслаждение, в нашу индивидуальную интеллектуальную самоуверенность, в нашу индивидуальную эротическую чувственность и ненасытную жажду полноты. В то же время мы ведаем и благодать новой жизни, принятие нас Богом, принятие нас «обильной любовной благостью» Божией[19], принятие нас любовью святых и Богоматери. Это принятие нас любовью преображает нашу греховность в покаяние и общение святых, укрепляет нашу причастность Церкви и дает нам надежду на жизнь. Надежду – не только как ожидание, но как непосредственную уверенность и зрячее переживание, надежный якорь, закрепленный на камне веры, абсолютного доверия и передачи себя Христу.

И не только личная наша жизнь, но и вся историческая жизнь Церкви является непрестанным испытанием на жизнь и на смерть. Церковь – не объективное осуществление полноты жизни внутри исторического времени, не объективная реализация коллективного совершенства, ибо тогда от нас, грешников, было бы закрыто это совершенство и мы не имели бы надежды на спасение. Церковь, как мы ранее сказали, не «делает лучше» нашу испорченную грехом природу по объективированным критериям морального совершенства, но снимает наш грех переменой ума – покаянием, смиренным признанием значения для нас любви Божией и общения со святыми, принятием этого богатства человеколюбия.

Поэтому недостоинство членов Церкви (клириков и мирян), индивидуальное бессилие, инертность или неудачи, как и расстройства всего церковного организма – боль и скорбь о падшем состоянии нашей природы. Но это также и утешение, и ободрение, потому что все эти факты подтверждают, что человеческая греховность не изолирована от Церкви. Более того, они подчеркивают удивительный «парадокс» спасения.

Единство Церкви есть единение и единый вид жизни – так оно осуществляется и открывается в Евхаристии. Ничто не исключено из этого единства, не исключен и грешный человек «в покаянии». Жизнь Евхаристии может воспринять в себя даже смерть человека, привить смерть к жизни. Принятие и прививание греха и смерти к жизни через общение с Богом – новый способ бытия, воплощаемый Церковью. Это бытийный факт церковного единства, как каждый раз оказывается в литургическом собрании.