Истина ложных меридианов

- Эта, вроде, годится. Осмотрим еще раз.

После повторного осмотра он подтвердил пригодность выбранной льдины. Сбросив дымовые шашки, пошли на посадку. Самолет летел низко над высокими, как горы, грядами торосов. Синие и голубые на изломах, они горели под солнцем, словно кристаллы горного хрусталя, заставляя щуриться до боли. На малой высоте за валами торошения мы потеряли из виду выбранную льдину. Но в этот момент впереди поднялся высокий столб черного дыма от шашки, сброшенной нами. Убрав газ, Мазурук легко посадил машину. Небольшой пробег, и, подпрыгнув раза два на снежных наддувах, самолет замер.

Мы вышли на лед и водрузили советский флаг. Он ярким пламенем заалел над снежной пустыней. Торжественно прозвучал в краю белого безмолвия гимн нашей страны.

Радость победы проходила медленно.

Наш лагерь расцвел двумя яркими оранжевыми палатками. Высоко поднялась радиомачта с флагом. Нарты, лыжи, ящики с оборудованием и продуктами придали льдине обжитой вид.

В суматохе мы забыли, что у нас на борту находился пятый папанинец - пес

Веселый, которого никто не хотел брать из-за перегрузки. С трудом отыскали его, забившегося между тюками с грузом. Вытащили на свет. Обрадованный, с лаем, как сумасшедший, Веселый стал бегать по льду. Потом вдруг притих и стал жаться к моим ногам. Веселый был неузнаваем.

Чудесный ездовой пес и медвежатник, непоседа и задира, за свой характер и получивший кличку, Веселый осторожно и подозрительно, словно чувствуя скрытую опасность, внимательно осматривал льдину, ни на шаг не удаляясь от людей. Странно было видеть, как он ползком, по-волчьи приближался к границе разводья и, ощетинившись, грозно рычал, глядя в черную бездну океана. То ли он понимал, что его завезли так далеко от твердой земли, то ли глубокое безмолвие льдов давило его песью психику, то ли особым чутьем собаки он ощущал четырехкилометровую глубину океана?

Перед посадкой я сообщил координаты нашей льдины на остров. Но когда мы разбили лагерь, все мои попытки связаться с островом были напрасны. Не отвечал и лагерь Папанина. А между тем эфир был полон звуков. Без перерыва мощно и отчетливо работал радиомаяк. Я слышал, как вызвали самолет Н-172, который тоже не нашел лагеря и сел на лед, где-то недалеко от нас; слышал, как лагерь Папанина разговаривал с Москвой.

Но нас никто не слышал. Да вряд ли и могли услышать, так как наш самолетный радиопередатчик работал от динамо, которое приводилось в движение от ветрянки во время полета. На земле же оно бездействовало, и мы пользовались маломощной аварийной радиостанцией.

ЗЕМЛЯ БЕЗ ПОЛЮСОВ Всюду юг

Глубокая бездна синего, успокаивающего неба и нестерпимый, всюду проникающий поток солнечных лучей так не вяжутся с застывшим, мертвым оледенением океана. Льды, солнце и небо создавали такую необычайную картину, которая никак не укладывалась в сознании человека, привыкшего к полутоновой игре красок природы средних широт.

Что снег белый, а лед голубоватый или зеленоватый, я знал еще с тех далеких лет, когда мой мальчишеский затылок не раз отпечатывался на тонком ледку только что замерзшего пруда, реки, когда так не терпелось скорее надеть коньки и украдкой от старших вырваться на лед!

А здесь? Что же это такое?! Я сбросил с головы тяжелый мех капюшона и, опираясь на кирку, вгляделся в бесконечные фантастически дикие нагромождения льдов.

Какая дерзость! Я сбросил даже светофильтры, рискуя глазами: хотел воочию убедиться, что такие сочетания красок существуют.

Передо мною гряда торосов; они зеленые, как цейлонские изумруды, а в изломах на солнечной стороне - бледно-голубые. В тени грани их - густо-фиолетовые. По искрящейся парче ледяного поля - мазки сумасшедшего художника - сиреневые тона перевиты золотом, а вдали алые торосы пылают на нежном палевом фоне, и над всем этим - купол неба, такого синего, спокойного, что бунт красок сразу смягчается.

- Валентин, надень светофильтры! Заболеешь снежной слепотой, что тогда будем делать?! - кричит Мазурук.

Молча опускаю «а глаза надоевшие до осатанения очки, поворачиваю голову к товарищам От них валит пар. И тут я не выдерживаю:

- Пар-то от вас цветной!

- А ты думаешь, от тебя белый?

Мы смеемся и садимся, вернее, ложимся на голубые глыбы только что разбитого снежного наддува.

- В этой сторонушке все не по-человечески, - философски замечает второй пилот Козлов.- Куролесит солнце, словно взбесившееся. Работаем сегодня уже 12 часов. Начали работу, кончили работу - оно все на одной высоте. И как бы оно ни катилось по горизонту, там будет или там, - он показал в противоположную сторону, - оно всегда будет на юге!

- А почему тебя это трогает? - спросил Мазурук.

- Потому, что это сбило все мои понятия о направлении. Я теперь не знаю, откуда мы прилетели и куда нам лететь!

Второй пилот, скрывая раздражение, закурил. Все молчали. От наших голов поднимался радужный пар. Холод, как вода, просачивался сквозь меха одежд. Тягостная пауза затянулась.