Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва

Он никогда не бывал за границей. Да и не смог бы туда попасть в другое время, уж слишком сложные отношения у него сложились с карательными органами. А теперь шалишь, время другое, они вышли из подполья. Вышли с деньгами, накопленными тайной цеховой деятельностью. Теперь Сергей Третьяков был вице-президентом совместного предприятия «Антик».

На венском вокзале Норд его ждал компаньон, доктор Вальтер Штиммель, маленький юркий господин, одетый по последней моде.

Рядом с ним стояла красивая молодая женщина, переводчица Эдита.

– С приездом, – сказал Штиммель, – как ваш вояж, Сергей?

И Третьякову стало не по себе, он и его ребята даже представить не могли, что этот человек так хорошо владеет русским. Поэтому и говорили при нем что хотели.

– Не удивляйтесь, – засмеялся Штиммель, – я выучил язык специально к вашему приезду.

Эдита вручила цветы, мило улыбнулась и взяла Третьякова под руку.

– Сейчас мы вас отвезем в отель, отдохнете после дороги. Потом обед и первая деловая встреча.

На площади у вокзала доктор Штиммель сел в свой «мерседес», а Третьяков с Эдитой поехали в отель «Цур Штадтхалле» на Хаденгассе, 20.

Конечно, это был не тот шикарный отель, какие Сергей Третьяков видел в видеофильмах, но все же.

И номер у него был неплохой. Красивая мебель, холодильник с мини-баром, телевизор, мелочи всякие приятные в ванной комнате.

Не так он представлял себе первую встречу с Европой, совсем не так. Он думал, что это будет праздник. Сергей очень волновался, пересекая границу, и, когда поезд остановился на первой станции и он увидел надписи на фронтоне здания, железнодорожников в чужой форме, ему захотелось кричать от радости.

Всю жизнь до этого дня он мучительно завидовал людям, которые в Доме кино или Доме журналиста могли небрежно бросить: «Сгонял на три дня в Париж» или «Надо тащиться в Англию на месяц, надоело чудовищно».

Он часами разглядывал альбомы с видами городов, туристские карты, завистливо смотрел передачи «Клуба путешественников». Его не интересовали ни саванна, ни джунгли – только города. Любые, маленькие и большие. Но города, манящие прыгающей рекламой и блеском витрин.

Он пообедал в ресторане отеля, поднялся в номер, включил телевизор и уснул под незнакомую речь милой дамы в очках, которая вела видовую передачу.

Его разбудил звонок.

– Сергей, – голос Штиммеля был бодр и радостен, – ну, как отдохнули?

– Прекрасно.

– Сколько вам нужно на сборы?

– Десять минут.

– Через пятнадцать минут жду вас внизу.

В машине Штиммель сказал:

– Мы едем на гору в Гринцинг. С этого места и началась наша Вена. Там множество ресторанчиков-халигеров, это деревенская еда, лучший стол в Вене. Туда, если успеет, подъедет наш американский компаньон.

Ресторанчик был весь оплетен зеленью, простые столы, покрытые клетчатыми скатертями. Обстановка обычная, но именно в этой обычности и скрывалось нечто весьма непростое.

Народу почти не было. Только за одним столиком сидела пожилая пара.

Немножко не так представлял себе Сергей Третьяков первое посещение кабака на Западе. Совсем не так, составив представление о здешней жизни по видеофильмам, рекламным плакатам, рассказам и книгам. Причем читал он в основном детективы.

Они только сели, как молчаливый официант уже сервировал стол.

Они пообедали, разговор вязался вокруг каких-то совершенно немыслимых пустяков, и ничего о деле. А Сергей ждал именно этого серьезного разговора, понимая прекрасно, что не для этого его позвали в этот прекрасный город, поместили в гостинице и кормят в ресторанах.

Последнее время нечто странное начало происходить в их работе: дело шло так, словно кто-то невидимый, но сильный поворачивал ее совсем в другую сторону.

Сергей Третьяков не был ангелом, но, когда государство дало ему возможность честно и много работать, получая за это хорошие деньги, он не хотел иметь никаких левых дел. Честно говоря, его удивил Штиммель, ни разу не спросивший о смерти Мауэра, и это тоже настораживало Третьякова. Они так и не дождались нового партнера.

В номере он достал из мини-бара банку пива, открыл, налил в высокий стакан, глядя, как лопается пена. Потом сделал глоток и решил завтра же уезжать. Ни с чем не сравнимая тревога охватила его.

Он включил телевизор, показывали какой-то фильм из красивой жизни. В чем суть, он ухватить не мог по причине незнания языка. И, глядя на мужчин во фраках и женщин с обнаженными плечами, он думал о том, почему пришло к нему чувство дискомфорта.

Боялся он чего-то? Пожалуй, нет. Он получил «образование» на улице, в проходных дворах знаменитой Вахрушинки, потом добавил знаний в секции бокса, в кабацких драках, в поездках по ночной Москве, во время гулянок в период застоя и парадности. О нем говорили: «Крутой».

Так что же беспокоит его?

Фильм уже подходил к концу, когда в дверь постучали.

Сергей открыл.

На пороге стоял Ромка Гольдин. Давнишний знакомец, тертый, битый московский парень, бросивший родной Столешников ради сытой американской жизни.