Тем не менее такое оформление было злом, поскольку протестантизм стал теперь больше, чем протестом против церковности, но и сам превратился в определенную форму церковности со своим набором вероучений, церковно-правовых норм, богослужебных и околобогослужебных традиций, этических идеалов и так далее. Протестантская идентичность стала для многих не идентичностью протеста, а идентичностью определенной формы церковности.
Вполне понятно и отчасти оправданно, что извне, с точки зрения «нейтрального» наблюдателя, протестантизм вообще, и евангелическо-лютеранская церковь в частности, воспринимаются как именно такое самостоятельное и конкретное оформление религиозной жизни, как определенное проявление церковности, хотя внимательный внешний наблюдатель может заметить, что здесь что-то не так. Особенно вызывает сожаления другое, а именно то, что и внутри Лютеранской церкви постепенно развились подобные же взгляды на протестантизм как новую форму христианской церковности: безусловно, лучшую, может быть, даже единственно верную ее форму. Причем в таких кругах лютеранство часто воспринимается как слегка реформированный или очищенный от вредных напластований средневековый католицизм. Лютеранство видится как легкое видоизменение и своего рода редукция католической церковности. Форма снова становится для таких теологов крайне важной, обретает самостоятельную ценность. Для них лютеране – это не те, кто, используя все конкретные формы, а иногда и вопреки им, безоговорочно устремляются ко Христу, а те, кто привержен одной определенной форме.
Перед лицом такого рода заблуждений необходимо постоянно повторять, что протестантизм – это не протест против одной конкретной церковной формы в пользу другой, более чистой и совершенной, а, так сказать, оформленный протест против всякой формы, которая являлась бы для себя хоть в какой-то степени самоценностью. В этом смысле нужно понимать приведенное выше знаменитое определение из 7-го артикула Аугсбургского вероисповедания. Церковь не там, где организованная жизнь христиан принимает определенную форму: будь то определенное вероучение, определенная богослужебная традиция или определенный институт, скажем, исторический епископат. Церковь – там, где христиане обращаются вне себя самих и смотрят единственно на Христа.
Это высказывание ни в коем случае не должно означать отрицание того, что другие церкви и конфессии, которые не разделяют открыто этого принципа, не являются истинной Церковью. Напротив: этот принцип, как никакой другой, призван способствовать экуменической открытости лютеранства. Всякая Церковь, исповедующая Иисуса Христа, помнящая и проповедующая о кресте, является истинной Церковью, но именно и только в силу этого исповедания и этой проповеди. Все остальное: традиции, организация церковной жизни, формы благочестия, вероучение, догмы и так далее – не составляет ее сути. Все это лишь внешние конкретные проявления различных общечеловеческих религиозно-культурных элементов. Эти элементы нередко делают Церковь похожей и на нехристианские организации, они в большинстве своем типичны для всяких организаций, имеющих дело с культурой, искусством и религией. Не в них суть Церкви. Подлинная же и уникальная сущность Церкви, как Церкви, в том, что в ней возвещается распятый Иисус Христос. Здесь снова можно вернуться к тому знаменитому определению из Аугсбургского вероисповедания: «проповедь Евангелия в чистоте» отнюдь не подразумевает под собой однозначного согласия по всем вероучительным формулировкам. Ведь Евангелие, как уже подчеркивалось, – это не информация, а живое Слово, живое действие Бога, весть о кресте, весть о прощении грехов. Там, где эта весть звучит, какую бы окраску она при этом ни принимала, там и Церковь.
Именно поэтому для лютеран не составляет труда говорить о том, что все христиане образуют одну-единственную, единую и истинную Церковь. При этом к различиям между разными церквами мы относимся очень серьезно. Внутри существующих христианских церквей нет единства, они разделены – по-настоящему разделены. Просто все дело в том, что единство христианской Церкви находится вне ее, а именно – во Христе распятом.
Церковь, как таковая, не может быть объектом нашей веры в полном смысле этого слова. Церковь – это сообщество верующих, место, где верят, а не то, во что верят. Такое учение о Церкви обладает огромным критическим потенциалом. Но – обратим внимание – это протест, направленный прежде всего против самих протестантских церквей. Никакая церковь (и лютеранская в том числе, может быть, даже прежде всего) не может быть признана самоценностью. Таким образом, протестантизм в своей глубинной сущности – это не новая форма церковности, а протест против церковности вообще, протест во имя Христа, протест во имя Бога.