Я уже направлялась к холодильнику, слишком хорошо зная свою подругу. Плюс, мне хотелось выпить после такого наплыва информации.
— У меня есть вино из всех лучших виноделен в округе. У меня не было времени сходить во все, но мне подсказал один парень, — объяснила я, доставая бутылку из холодильника.
— Ты замутила с тем парнем из продакшна? — спросила Рен, ухмыляясь.
Я достала бокалы из шкафа.
— Нет, он гей. Но я его обожаю, и я бы обязательно родила ему детей, если бы он попросил, — пошутила я, наливая по бокалу вина.
Рен с радостью взяла свой.
Мое горло слегка обожгло от шутки. Дети. Мои. Наши. Именно то, ради чего все это случилось. Ну, одна из причин. Я не настолько глупа, чтобы поверить, будто один небрежный комментарий был единственной причиной, по которой мы разошлись.
— Когда вы прибыли? — спросила я, страстно желая расспросить о нем все, что могла. Где он? Как он себя чувствует? Как он выглядит? Он сломлен, замучен, изменился?
С другой стороны, Рен не могла дать мне эту информацию, потому что Рен никогда с ним не встречалась. По крайней мере, когда мы были вместе. Очевидно, я многое упустила, раз она теперь с ним общается.
— Самолет приземлился около двух часов назад, — ответила она, взглянув на свои часы с бриллиантами. Я точно знала, что часы неправильно показывали время. Рен не была человеком, который жил по часам. Ей просто нравились блестящие вещи.
Я уставилась на нее.
— Почему ты так выглядишь после пятнадцатичасового перелета? — Я махнула рукой на ее идеально волнистые волосы, влажную кожу и безупречный наряд — белый костюм.
Рен расстегнула пиджак, бросив его на спинку дивана, обнажив обтягивающую майку.
— Хорошие лекарства, бесконечное количество воды и сна в кресле, которые полностью откидываются в первом классе, — ответила она, подмигнув. — Плюс, Карсон трахнул меня, когда все спали. Я очень рекомендую оргазмы в воздухе; творит абсолютные чудеса для кожи.
Я рассмеялась, ни на мгновение не усомнившись в ней. Потом присмотрелась к ней поближе. Я еще не видела, чтобы Рен выглядела ужасно. Даже когда она была самой пьяной — что часто случалось пару лет назад, учитывая, что она была настоящей тусовщицей, — она выглядела замечательно.
Но теперь в ней было что-то другое. Что-то в глазах. Они сияли. Счастье исходило от нее так, что даже самые дорогие средства по уходу за кожей или инъекционные препараты не могли имитировать все это.
— Ты счастлива, — заметила я. — С Карсоном. Ты любишь его.
Рен мгновение посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, полными чего-то похожего на страх, прежде чем откинула голову назад и рассмеялась.
— Конечно, нет, дорогая. Я не могу его любить. Я люблю своих подруг, прекрасное вино, бриллианты, частные самолеты и ботокс. Только не мужчин. Никогда.
Я посмотрела на свою подругу, услышав твердость в ее словах. Она очень старалась убедить меня, но гораздо труднее было убедить саму себя. Я не собиралась разрушать ее карточный домик, зная, насколько уязвимой незащищенной она чувствовал себя, когда он рушился.
Вместо этого я понимающе кивнула.
— За твое здоровье, сучка! — Рен сменила тему, чокнувшись своим бокалом с моим и изобразив улыбку. — За нас. Потому что мы потрясающие.
— За нас, — ответила я с улыбкой.
Мы оба потягивали вино, и я наслаждалась прохладной жидкостью, скользящей по моему горлу. Рен смотрела на меня почти так же, как я смотрела на нее.
— Ты хорошо выглядишь, милая. По крайней мере, снаружи. Загар. Кожа выглядит лучше, чем когда-либо. Твои руки будут соперничать с руками Мишель Обамы. И за твой наряд можно умереть. Да, внешне ты выглядишь чудесно, как обычно. Будто уже отошла от того бардака, который устроил Джей. Но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы поверить в то, что вижу на поверхности.
Мне пришлось сжать кулак, чтобы держать губы поджатыми. Рен назвала его по имени. Она сказала, что он здесь. И сказала это так, как будто все в порядке.
Мне хотелось схватить ее за худые плечи и вытрясти из нее всю информацию. Простое упоминание его имени превратило меня в дикую, отчаявшуюся, жаждущую психопатку.
Но это была моя подруга. Одна из моих самых лучших друзей. Которую я нежно любила. Которую не видела несколько месяцев. Так что я заперла свое дерьмо подальше.
Почти.
Ее рука потянулась, чтобы сжать мою, все веселье стерлось с ее лица. Рен проделала очень хорошую работу, показавшись тщеславной и поверхностной тем, кто хотел это увидеть. Но она была исключительно глубокой. Многое чувствовала. Вот почему она так долго занималась самолечением. Большинство детей из трастового фонда в Лос-Анджелесе обладали очень слабым эмоциональным интеллектом или эмпатией, потому что у них была роскошь и не было нужны бороться с чем-то. У Рен была своя собственная борьба, свое собственное прошлое, и это делало ее еще более потрясающей.
— Как дела? Правда? — спросила она, ее глаза изучали мое лицо.