Я удивляю его апперкотом, а затем наношу быстрый удар в нос. Он пошатывается, но, черт побери, то, что он принимает, накачивает его организм таким количеством адреналина, что он, похоже, не чувствует ни боли, ни сильного воздействия от моих ударов. Ублюдок наносит ответный удар, от которого моя голова отлетает назад, и я спотыкаюсь. Металлический привкус крови во рту заставляет ярость бурлить в моих жилах. Я отказываюсь падать без боя.
Я наношу еще два удара — один в нос, из которого хлещет кровь, другой в подбородок. Развернувшись, я мчусь дальше по коридору. Ногти впиваются в кожу на пояснице, когда он хватает меня за пояс шорт.
— Помогите мне! — кричу я. — Кто-нибудь, помогите мне!
Я сопротивляюсь, но он ставит мне подножку. Я спотыкаюсь, теряю равновесие и падаю на руки и уже пораненные колени.
Он бьет меня ногой по ребрам, и я задыхаюсь от жгучей боли.
— Правильно, сука! Ты должна стоять на своих гребаных руках и коленях.
—
— Это мой план. — Он набрасывается на меня, и мое дыхание вырывается из легких, когда я оказываюсь между гладким кафельным полом и его телом. — Мне нравится, когда ты борешься.
Я смутно различаю звук приближающихся шагов и мужские голоса, кричащие в коридоре.
—
Внезапно Лоренцо сваливается с меня, и я отшатываюсь в сторону, неуклюже поднимаюсь на ноги, чтобы броситься прочь, но натыкаюсь на твердую стену знакомой груди.
Я вглядываюсь в лицо Голиафа, подсознательно сжимая в кулаках его рубашку. Он обнимает меня сильной мускулистой рукой, а другой рукой обхватывает мой затылок, мягко заставляя прижаться щекой к его груди.
— Я тебя держу, — говорит он, и от этого простого обещания я зарываюсь лицом в его рубашку, а по телу пробегает дрожь.
Когда в моей голове перестают хаотично проноситься кадры произошедшего, я обращаю внимание на звуки. Удар за ударом. Слова, произносимые так глухо и смертельно тихо, что я не могу их разобрать. И только когда Голиаф напрягается под моей щекой и говорит.
— Босс. Надо остановиться, — я поворачиваю голову и обращаю свой взгляд на то, что происходит за моей спиной.
Лоренцо лежит на полу, его лицо настолько окровавлено, что почти неузнаваемо. Нико в дорогих брюках и рубашке на пуговицах стоит над ним на коленях с разбитыми костяшками пальцев, а двое его людей смотрят на него со свирепым выражением лица.
Нико плюет на Лоренцо, затем поднимается на ноги. Он поворачивается ко мне, и я отшатываюсь от его кровожадного выражения лица. Голиаф в ответ крепко обнимает меня, а взгляд Нико становится жестким, прежде чем он обращается к мужчинам, стоящим по бокам от него.
— Я хочу знать, как,
— Мы пришли, как только услышали ее крик.
— Недостаточно быстро. — Взгляд Нико мечется между двумя мужчинами и останавливается на бесформенном теле Лоренцо. — Уберите отсюда этот кусок дерьма.
— Да, сэр, — отвечают они в унисон. Не обращая внимания на болезненные стоны этого засранца, они без особого труда поднимают Лоренцо на ноги и исчезают в коридоре.
Голиаф смотрит на меня с беспокойством, его тон мягкий.
— С тобой все будет в порядке?
— Я займусь этим, — лаконично отвечает Нико.
Мужчины обмениваются тяжелыми взглядами, и у меня возникает ощущение, что они ведут безмолвный разговор.
Отстранившись, Голиаф ослабляет свою хватку, руки опускаются на бока. Я заставляю себя дышать спокойно — гораздо спокойнее, чем чувствую себя сейчас.
— Спасибо.
Повернувшись к Нико, я поджимаю губы.
— Спасибо, Нико.
Он ничего не отвечает, но наблюдает за тем, как я осторожно обхожу их и подхожу к двери своей спальни. Я колеблюсь на пороге, понимая всеми фибрами своего существа, что не буду чувствовать себя в безопасности в этой комнате, независимо от того, выгонит Нико Лоренцо или нет.
В голове уже прокручивается все, что произошло, и я внутренне критикую себя. Что я должна была сделать вначале. Что я должна сделать по-другому, когда он повалил меня на пол в первый раз.
На этой двери нет замка, но, возможно, я могу взять свое одеяло и подушки в ванную комнату. Заперевшись там, я смогу почувствовать некое подобие безопасности и комфорта.
— Оливия. — Я не сразу отвечаю, потому что звук моего имени, произнесенный Нико, так чужд. На самом деле, я не уверена, что он вообще когда-нибудь называл меня по имени.
Я не поворачиваюсь, потому что не могу допустить, чтобы он увидел то, что, я уверена, написано на моем лице: жуткий страх, гнев и ненависть к себе за то, что я позволила этому случиться.
— Сегодня ты останешься в моей комнате.
Когда я не отвечаю и не двигаюсь с места, он бормочет под нос какое-то ругательство.