Истина в твоем прикосновении

Отчаяние охватывает меня, так что на миг даже кажется, будто я вот-вот задохнусь. Как все это могло произойти? Как могло зайти так далеко? Часть моего разума просто отказывается принимать и обрабатывать все это.

Хуже всего ночью. Я просыпаюсь в поту – либо оттого, что снова и снова вижу во сне, как умирает моя мама, либо оттого, что мне снится, как я опять убиваю Элию. Или потому, что Кево появляется в моих снах, целует меня, обнимает и шепчет мне, что я не одна и что все будет хорошо. Я не хочу, чтобы он мне снился, не хочу даже больше о нем думать. В то же время мне так сильно хочется, чтобы мои сны о нем сбылись, что это почти больно. Я хочу, чтобы он обнимал меня. Хочу, чтобы его губы касались моих, чтобы он обнимал меня и крепко держал, чтобы не дать мне упасть. Не хочу быть одинокой.

И все же сейчас все именно так. Я в полном одиночестве. Последние три дня я не выходила из комнаты, даже поесть. Три раза в день кто-то приносит поднос и ставит его перед моей дверью. Я открываю, напротив у стены два надзирателя – смотрят на меня с невыразительными лицами. Словно я опасна. Будто из-за меня стоит волноваться.

Постоянно думаю о побеге. Однажды мне уже удалось. Но здесь все иначе, чем в квартире повстанцев в Осло. Сейчас я на гребаном острове и почти уверена в том, что среди скал не валяется никаких моторных лодок, оставленных без присмотра. Люди, живущие здесь, – не кучка неопытных бунтарей-подростков. Это взрослые люди, которые полностью контролируют свои способности и только и ждут, что я сделаю какую-нибудь глупость. Быть может, если бы мне пришлось сражаться только с собственной семьей, у меня еще был бы шанс. В моих жилах течет кровь моего отца, кровь представителя Осеннего Дома, и это дает мне определенное преимущество перед членами Зимнего сезона. В отличие от большинства из них, я обладаю активными способностями, о которых они, возможно, даже не подозревают. Я осознала всю глубину своих возможностей только во время пребывания с Кево и остальными мятежниками, но об этом я своему деду не рассказала. Поэтому никто здесь не знает, что я могу преобразовывать энергию, которую отнимаю у своих противников, в физическую силу. Что я действительно могу сбежать.

Однако за те бесчисленные часы, которые я провела, сидя у окна, я заметила, что представители других Домов по-прежнему здесь. Те, кто поддержал нас во время схватки с повстанцами.

Понятия не имею, почему так. Возможно, это сделано из практических соображений, потому что они готовятся к новым нападениям. А может, из-за меня. Возможно, им и неизвестно, на что я способна, но мой дед не настолько глуп, чтобы отбросить всякую осторожность. Мысль о том, что мой дед может бояться меня, интригует настолько же, насколько и абсурдна.

Когда за дверью раздается звон посуды, я на мгновение задумываюсь: может, мне просто проигнорировать это – и все? Я не знаю, кто каждый день приносит мне еду – каждый раз, когда я открываю дверь, того, кто это делает, уже след простыл. Может, объявить забастовку? Перестать есть и посмотреть, как они занервничают. В конце концов, я ведь нужна им, дед сам так сказал. С другой стороны, не представляю, что будет, если я действительно уморю себя голодом. После смерти Сандера Хранительницей стала я. Если умру я – чья тогда настанет очередь? Может, Зары, но это все равно что пустить козла в огород. Потому что Зара, насколько я знаю, до сих пор с повстанцами, и к тому же у них с сестрой Кево Катариной что-то там происходит. Зара, как и я, перешла на другую сторону. Так что, если я уморю себя голодом и умру, следующий Хранитель окажется прямо в гнезде мятежников и мой дед ничего не выиграет.

Слегка безумная улыбка трогает мои губы. Возможно, сразиться с ними со всеми и сбежать я не смогу. Я ничего не могу с ними сделать. Но они не могут помешать мне причинить себе вред. Я не собираюсь лишать себя жизни, но заставить их так думать не помешает.

Я нашла их слабое место.

Давай поговорим

Кево

Кулак с треском врезается мне в лицо, но я молчу. Я не издаю ни стона от боли, ни хрипа, ни тем более мольбы. Неважно, сколько они хотят продержать меня здесь. Боль взрывается в моей щеке, однако утихает так быстро, что, наверное, стоило бы забеспокоиться.

Левый глаз уже опухает, большая часть лица онемела. Моргаю пару раз: грязный бетон расплывается перед глазами, потом зрение наконец проясняется. Осторожно выпрямляюсь, но голова все равно немного кружится. Обезвожен и вот уже несколько дней нормально не ел.

Уилл стоит передо мной и смотрит на меня как на грязь под ногами.

– Все еще нет? – спрашивает он, тяжело дыша.

Я стискиваю зубы так сильно, что челюсти начинают ныть от боли. Но с моих губ не слетает ни слова.

– Понятия не имею, почему ты все усложняешь. – Он встряхивает руку, которой только что ударил меня. На лбу выступили мелкие капли пота, кожа Уилла покраснела от напряжения. – Это все из-за девчонки? Девчонки, которая рано или поздно отправится на тот свет, если так будет продолжаться и дальше?