Саджа, я бы женился на ней. Наплевал бы на твои приказы и…
Но Ан’яна сделала выбор.
Моя единственная любовь, я врал. Ничего не сложилось хорошо, все пошло под откос, но откуда мне было знать? Как я мог предвидеть, что твой рассудок окажется слишком слаб, чтобы принять смерть любимого? Мог ли я это предотвратить?
Я не помог тебе. Если бы я был рядом до самого конца, если бы я держал твою руку, когда сообщали о крушении корабля и гибели всей команды. Но ослепленный ревностью я тебя предал.
И прикованная к цепи Ан’яна тому подтверждение.
Далий не смог «убрать» дочь своими руками и решил испытать меня. Он знал, что я сделал бы что угодно, только бы выбраться из-под тяжелой опеки отца. Я хотел работать в гильдии, я мечтал ею править.
И если я хотел вырваться из этого безжизненного дворца, где для меня ничего не осталось ценного, и начать путь к креслу магистра, то мне предстояло совершить еще одно предательство.
К горлу подкатил тяжелый кислый ком. Я давно забыл, когда плакал в последний раз, но один только вид Ан’яны — беспомощной, ослабшей, превратившейся в безумную безвольную куклу — рвал мне сердце. Сейчас я не был магистром, запертым в теле себя прежнего.
Я будто и правда вернулся в прошлое, в тот самый момент, что разворотил мою душу и уничтожил все хорошие чувства, что я еще испытывал к отцу, людям и миру вообще.
Отец вручил мне пистолет, а люди вокруг замерли в ожидании. Я точно знал, что Далий наблюдает за каждым моим движением, оценивает, прикидывает, можно ли меня использовать, как мной манипулировать и на что давить.
Он будет успешно всем этим пользоваться, позже.
Но я это все уже пережил, и сейчас меня волновало только хрупкое тело, прикованное цепью к кольцу.
Пистолет оттягивал руку и казался невыносимо тяжелым. Рукоятка обжигала ладонь нестерпимым холодом, прошивала запястье иголками острой боли.
Ан’яна подняла взгляд, и в нем не было ни капли узнавания. В глубине зрачков плескалось самое настоящее темное безумие, обреченность и боль. Где-то под толстым слоем пепла сожженной болью души, мучилась и молила об освобождении маленькая девочка, чье сердце не справилось с горем.
Тяжело сглотнув, я отступил на шаг. Пытался найти выход из этой ситуации, хоть что-то изменить, но в голове крутилась одна и та же мысль:
Цепкие пальцы Ан’яны схватили меня за запястье и потянули на себя. Прислонившись лбом к дулу, она смотрела на меня почти с мольбой, с таким горьким отчаянием, что я не смог сдержать крупную дрожь.
— Освободи… — прошептала она одними губами.
— Что же ты, сын? — голос отца громыхнул над головой, как раскат грома. — Я-то думал, что ты хочешь стать магистром. Далию не нужен такой нерешительный помощник.
Насмешливые нотки в его голосе привели меня в такую ярость, что рукоять пистолета должна была треснуть прямо в ладони.
— Она все равно была не для тебя, — бросил отец. — Совершенно обычная девка — сломалась после первого же удара.
Кровь ударила в голову. Яростно вытерев рукавом набежавшие слезы, я опустился перед девочкой на колени и прижал ее к груди, захлебываясь ненавистью к себе и всем вокруг.
— Прости меня, — шептал я в крохотное ушко. — Я ничего не забыл. Мне так больно помнить…
Грохнул выстрел.
Руки Ан’яны обмякли, соскользнули с моих плеч, тело конвульсивно дернулось.
Укачивая ее, как маленького ребенка, я не мог пошевелиться, только продолжал шептать слова извинения, никому не нужные, болезненные и бессмысленные.
Свет в зале померк, мир будто выгорел под палящим солнцем. Мрак медленно подбирался к нам, протягивал скользкие холодные щупальца, хозяйничал под кожей и сжимал сердце в когтистой лапе, а я все никак не мог отпустить бездыханную Ан’яну, будто слова были способны вернуть ее к жизни.
69. Шиповник
Сон подкрался тихо и ударил по голове с размаху, вышибая на раз все мысли и тревоги.