Истинная правда. Языки средневекового правосудия

Марион также полностью отрицала свою вину в смерти молодых супругов[138]. В тот же день, 1 августа, ее в первый раз послали на пытку, но она «не желала признавать ничего из того, что нанесло бы ей урон»[139]. Второй раз пытку назначили на 3 августа, но и тогда молодая женщина «отказалась признаваться в чем-либо кроме того, что уже сказала»[140]. Через несколько часов пытку повторили – и вновь безрезультатно. Только на следующий день, 4 августа, после четвертой по счету пытки, Марион начала давать показания.

На сей раз она вспомнила свою давнюю приятельницу Марион ла Денн, проститутку, с которой они как-то обсуждали приятелей-мужчин. Именно эта подруга посоветовала нашей героине добавить в вино менструальную кровь, «чтобы быть еще сильнее любимой ее другом Анселином»[141]. Затем обвиняемая поведала о помолвке Анселина и визите к Марго де ла Барр, которой до того похвалялась «прекрасной и великой любовью, которую питает к Анселину»[142]. Марион пожаловалась старой знахарке на неверность возлюбленного, и та обещала помочь, дав рецепт приворотного зелья, которое девушка должна была подлить Анселину в еду: «…чтобы она взяла белого петуха, убила его, свернув ему шею или сев на него. У этого петуха она возьмет два яйца, положит их в перьевую подушку и оставит на 8 или 9 дней. После чего достанет, сварит, изотрет в порошок и подмешает его в еду и питье для своего дружка»[143]. И тот снова «полюбит ее прекрасно и с великим жаром»[144].

Однако Анселин никак не желал отказываться от женитьбы на Аньес. А потому следовало раздобыть новое, более верное средство, и оно было найдено все той же Марго – «такая вещь, что этот Анселин, даже если и женится, все равно вернется к ней (т. е. к Марион. – О.Т.) и будет любить ее как и прежде»[145]. Подруги сплели два венка из ядовитых трав, которые обвиняемая забрала у Марго накануне свадьбы и на следующий день, во время праздничной пирушки, бросила под ноги танцующим молодоженам. Уже через два дня она узнала, что они больны и не могут иметь сексуальных отношений[146]. Еще через какое-то время они умерли. (Илл. 10)

Безусловно, из показаний Марион можно было представить себе суть дела. Однако создается впечатление, что не детали преступления волновали девушку. Скорее, она была полностью погружена в воспоминания о своей, такой прекрасной, но разрушенной любви. Эти воспоминания могут быть сведены нами к одной-единственной фигуре любовного дискурса – «Я люблю тебя»: «После первого признания слова “Я люблю тебя” ничего больше не значат; в них лишь повторяется – загадочным, столь пустым он кажется, образом – прежнее сообщение (которое, быть может, обошлось без этих слов)»[147]. По мнению Ролана Барта, «Я люблю тебя» даже не является собственно фразой, поэтому субъект никогда не может найти свое место на уровне этого выражения[148].

Возможно, именно с этим было связано его бесконечное повторение Марион: «Слова никогда не бывают безумны, безумен синтаксис… В глубине фигуры кроется что-то от “вербальной галлюцинации”: усеченная фраза, которая чаще всего ограничивается своей синтаксической частью (“Хотя ты и…”, “Если ты еще не…”). Так рождается волнение, свойственное любой фигуре: даже самая короткая несет в себе испуг напряженного ожидания». Однако «Я люблю тебя» находится «вне синтаксиса»[149]. Следовательно, «волнение», заложенное в этой фигуре, нужно искать на каком-то ином уровне. Вероятно, оно связано с «бездейственным» характером «Я люблю тебя»: субъект произносит фразу и ждет на нее ответа[150]. Не дождавшись, произносит ее вновь и вновь. Таким образом возникает свойственная данной фигуре «предельная ситуация» – ситуация неудовлетворенного ожидания. Марион говорила «Я люблю тебя» – но Анселин не отвечал ей. Бесконечное повторение одного и того же заменяло синтаксис и само по себе выглядело безумным, давало возможность заподозрить девушку в отсутствии душевного равновесия[151]. Она и сама, видимо, отчасти понимала это, замечая в разговоре с Марго, что «рискует потерять рассудок, и ей кажется лучше быть сумасшедшей в поступках и поведении, нежели иной (т. е. продолжать страдать. – О.Т.)»[152].

Конечно, слова Марион оказались переданы Аломом Кашмаре в третьем лице и звучали как «Она любит его». Однако, реконструируя перед судьями историю своей любви, обвиняемая подсознательно обращалась вовсе не к ним, а к Анселину. Таким образом происходило воссоздание некоего травматического образа, который переживался ею в настоящем, а спрягался (проговаривался) в прошедшем времени[153]. Описывая свою любовь как самое счастливое время жизни, Марион на самом деле пыталась выдать желаемое за действительное, утаить (в том числе и от себя самой) подлинный характер отношений с возлюбленным: постоянную неуверенность в его чувствах, страх перед будущим, отчаяние, а также, возможно, свою действительную вину в его смерти.