Истинная жизнь Севастьяна Найта

Меня молча впустил мальчик в черном галстуке, с бледным припухшим лицом, и, не спросив даже, кто я такой, повернулся и пошел вглубь коридора. На вешалке в тесной прихожей сгрудилось множество пальто. Снопик мокрых от снега хризантем лежал на столике меж двух величественных цилиндров. Так как никто ко мне не вышел, я постучал в одну из дверей, толкнул ее, но тотчас опять закрыл. Я успел увидеть маленькую темноволосую девочку, крепко спавшую на диване под молескиновым пальто. Я постоял с минуту посреди прихожей. Обтер лицо, мокрое от снега. Высморкался. Потом отважился пройти дальше по коридору.

Одна дверь была приотворена, и оттуда доносились низкие голоса, говорившие по-русски. В двух больших комнатах, соединенных как бы аркою, было много людей. Когда я вошел, ко мне машинально повернулись одно или два лица, в прочем же мое появление не вызвало ни малейшего интереса. На столе стояли стаканы с недопитым чаем и блюдо, полное крошек. Один мужчина читал в углу газету. За столом сидела женщина в серой шали, подперев щеку рукой, и на ее запястье поблескивала слезинка. Двое или трое сидели очень смирно на диване. Девочка, несколько похожая на ту, что я видел спящей, гладила старого пса, свернувшегося клубком в кресле. В смежной комнате, где еще другие люди сидели и расхаживали, кто-то начал не то смеяться, не то взахлеб рыдать. Прошел со стаканом воды мальчик, встретивший меня в передней, и я спросил его по-русски, нельзя ли мне поговорить с г-жой Еленой Гринштейн.

«Тетя Елена», — сказал он в спину худощавой, темноволосой женщины, которая наклонилась над старым господином, скрючившимся в кресле. Она подошла ко мне и предложила перейти в маленькую гостиную через коридор. Она была очень молода и грациозна, с небольшим припудренным лицом и продолговатыми мягкими глазами, которые, казалось, были вытянуты к вискам. На ней был черный джампер, а руки были изящны подстать шее.

— Как это ужасно, — прошептала она.

Я довольно ненаходчиво отвечал, что, кажется, пришел не вовремя.

— О, — сказала она, — а я думала… — Она посмотрела на меня. — Садитесь, — сказала она. — Я думала, что только что видела ваше лицо на похоронах… нет? Видите ли, умер мой деверь и… Нет, нет, сидите. Жуткий день.

— Не хочу безпокоить вас, — сказал я. — Мне лучше уйти… Я только хотел поговорить с вами о своем родственнике… которого вы знали, мне кажется… в Блауберге… но это не важно…

— В Блауберге? Я там была два раза, — сказала она, и лицо ее встрепенулось оттого, что где-то зазвонил телефон.

— Его звали Севастьян Найт, — сказал я, глядя на ее ненакрашенные, нежные, дрожащие губы.

— Нет, никогда о таком не слышала, — сказала она, — нет.

— Он был наполовину англичанин, — сказал я, — писал книги.

Она покачала головой, а потом повернулась к двери, которую отворил ее немногословный племянник.

— Соня придет через полчаса, — сказал он. Она кивнула, и он исчез.

— Нет, не знаю… Я вообще никого в той гостинице не знала, — продолжала она.

Я поклонился и снова просил извинить.

— Но как ваше имя? — спросила она, пристально смотря на меня своими неясными, мягкими глазами, чем-то мне напомнившими Клэр. — Вы, кажется, упомянули его, но сегодня у меня мозги как-то затуманены… Ах, — сказала она, когда я назвал себя, — но это имя я где-то слышала. Не ошибаюсь ли я — кто-то с такой фамильей был убит на поединке в Петербурге? Так это ваш отец? Вон оно что… Постойте. Кто-то… на днях только… кто-то вспоминал этот самый случай. Как странно… Так всегда бывает, то густо, то пусто. Да… Розановы… Они как будто знали вашу семью и…

— У моего брата был гимназический товарищ по имени Розанов, — сказал я.

— Вы их найдете в телефонной книжке, — продолжала она второпях, — я, видите ли, не очень-то хорошо их знаю, а теперь я совершенно не в состоянии ничего искать.

Ее позвали, и я в одиночестве пошел в сторону передней. Там какой-то пожилой господин задумчиво сидел на моем пальто и курил сигару. Сперва он никак не мог взять в толк, что мне нужно, но потом рассыпался в извинениях.