Истинная жизнь

Юность моя не была ли однажды ласковой, героической, сказочной, на золотых страницах о ней бы писать?

Однако Рембо, испытывающий столь горькие сожаления, этот тоскующий старик, которому всего двадцать лет, уже охвачен другой страстью – стремлением к систематическому обустройству собственной жизни, и поэтому он пишет отречение, напоминающее эпитафию над могилой пагубного могущества эмоциональных порывов, нарциссического отношения к самому себе и непреходящего разгула страстей:

Я, который называл себя магом или ангелом, освобожденным от всякой морали, я возвратился на землю, где надо искать себе дело и соприкасаться с суровой реальностью.

Этот мотив возвращается еще раз, уже в самом конце, символизируя скорее отказ от самой поэзии:

Никаких псалмов: завоеванного не отдавать. Ночь сурова! На моем лице дымится засохшая кровь, позади меня ничего, только этот чудовищный куст!.. Духовная битва так же свирепа, как сражение армий; но созерцание справедливости – удовольствие, доступное только Богу.

Однако это канун. Пусть достанутся нам все импульсы силы и настоящая нежность. А на заре, вооруженные пылким терпеньем, мы войдем в города, сверкающие великолепием.[52]

Как видите, в начале необузданные страсти истинного прожигателя жизни, безудержный героизм, поэзия и праздник, в то время как в конце «никаких псалмов», иными словами, стихотворений. Человек обратился в новую веру, основанную на неукоснительном долге, на требованиях строго упорядоченной, благоустроенной жизни. В отличие от времен бурной юности, теперь ему требуется совсем другое – всепобеждающее терпение. За какие-то три года Рембо прошел через все шатания между двумя полюсами молодости: абсолютной властью сиюминутных страстей и подчиненных им чувственных наслаждений, с одной стороны, и стоического терпения ради достижения жизненного успеха – с другой. Будучи в семнадцать лет трубадуром, в двадцать он превратился в колониального торгаша.

Теперь я позволю себе перейти к вопросу, который больше обращаю даже не к молодежи, а самому себе.

На каких весах в XXI веке можно взвесить истинную стоимость молодости? Что мы сегодня можем об этом сказать, учитывая самые разные и неоднократно высказывавшиеся мнения? И что получим в итоге взвешивания двух противоречивых страстей, составляющих саму суть молодости? В какую сторону качнется чаша наших гипотетических весов?

Признаем сразу, что нынешней молодежи присущи многие положительные черты, отличающие ее от предыдущих поколений. И при этом добавим, что по ряду причин в наши дни молодые люди обладают большим пространством для маневра в направлении как прожигания жизни, так и достижения успеха. Если сказать в двух словах, то, на мой взгляд, самой общей характерной особенностью молодежи, по крайней мере среди представителей так называемой западной цивилизации, можно назвать тот факт, что за последние десятилетия она стала намного свободнее.

Во-первых, сегодня канули в Лету суровые традиции и обряды вступления человека во взрослую жизнь. Представляя собой важную главу в истории человечества, они сохранялись долгие века. Десятки тысяч лет существования млекопитающего под названием «человек», этого двуногого без перьев, были помечены специфическими и обязательными ритуалами вступления во взрослую жизнь, организуемыми общиной. В зависимости от культуры это могли быть наносимые на тело метки, суровые испытания на физическую или моральную выносливость или же выполнение действий, запретных в детстве, но разрешенных по его окончании. Все это недвусмысленно указывало на то, что «молодой» – это в первую очередь тот, «кто еще не прошел обряд посвящения». И поскольку «быть молодым» в те времена прежде всего означало еще «не стать взрослым», молодость как понятие имело отрицательные коннотации.