Истинное имя

Энониец с удивлением смотрел на собеседника.

— Как, на моем уроке?

— Почему бы нет?.. Мэтр Эттар когда-нибудь играл тебе?

— Н-ну, он показывал мне гаммы.

— Гаммы! — Малик беззаботно рассмеялся и повторил, как будто бы не веря собственным ушам. — Гаммы!.. Да, это похоже на Эттара! Подожди минуту, я сейчас вернусь.

Инструмент был красивым — цвета дикого меда, с длинным, изогнутым грифом. Дерево казалось теплым, как будто впитавшим в себя солнечный свет, который теперь пробивался из-под покрывавшего китану лака. В этом теплом янтарном сиянии было что-то завораживающее. Криксу даже захотелось попросить у менестреля разрешение подержать гаэтан в руках. Но такая просьба слишком смахивала бы на капитуляцию, поэтому он упрямо отвел глаза. Не хватало только, чтобы менестрель вообразил, что, только из-за того, что ему нравится цвет лака, он готов забыть свои слова и попусту потратить столько времени на возню с дурацкой деревяшкой.

— Так, с чего бы нам начать?.. — задумчиво сказал Малик, усаживаясь напротив своего «ученика». — Ты изучал тарнийский?..

— Нет, — ответил Крикс.

— Прекрасно, — кивнул Малик, опуская пальцы на струны китаны. Крикс уже хотел спросить, что тут прекрасного, но менестрель запел, и мальчику пришлось оставить вопрос при себе. Голос у музыканта оказался неожиданно глубоким и на удивление подвижным — Криксу никогда не приходило в голову, что у одного и того же человека голос может звучать то мягко, даже нежно, то хрипло и грубо. Малик пел по-тарнийски, так что Крикс не понимал ни слова, но мелодия была печальна, и «дан-Энрикс» нахмурился. А голос менестреля, набирая силу, зазвучал настойчиво и почти гневно, срываясь в безысходную, мучительную скорбь — скорбь человека, потерявшего что-то безмерно дорогое. Песня говорила о невыносимости утраты, пахла гарью погребального костра, и, оставаясь все такой же непонятной, все-таки вмещала в себя все — от нежности до крика, от бессильного проклятия судьбе — до светлой и прозрачной, как вода, печали. Крикс внезапно понял, почему Малик выбрал песню на тарнийском — он как будто хотел показать, что сила музыки — в ее способности передавать самое главное от сердца к сердцу, без посредства слов. Южанин сдавленно вздохнул. В нем поднималось что-то темное, тяжелое, горячее, чего он сам в себе не подозревал — разве что в тех кошмарных снах, которые будили его ночью во Дворце. Как будто плавился и таял мерзлый ком из грязного затоптанного снега, льда и копоти, который он все время ощущал в своей душе после событий прошлого Эйслита. Криксу показалось, что его ресницы стали влажными, но Феррен Малик, закончив исполнять балладу и взглянув на слушающего его лаконца, увидел только широко распахнутые и блестящие, как будто бы светившиеся изнутри глаза.

— Сыграйте что-нибудь еще... пожалуйста, — чужим, охрипшим голосом попросил Рикс.

Глава 19

Разбудили Ирема шаги на лестнице. Время было уже позднее — шестая стража, то есть около восьми часов утра. Но в этом была своя справедливость. Когда, если не в День Наоборот, иначе называемый Днем Беспорядка, глава Ордена может позволить себе выспаться, не вскакивая засветло?

В День Беспорядка все, что было правильного и устойчивого в мире, вставало вверх тормашками. Хозяева прислуживали слугам за обедом, завтраком и ужином, подмастерье плотника мог самым фамильярным тоном обратиться к лорду из Имперского совета, даже детям позволялось бить баклуши и не слушаться родителей... одним словом, власть принадлежала тем, кто остальные дни в году должен был подчиняться. Ходили слухи, что в Лаконе мастера не выполняли старую традицию. Оно и правильно: позволь лаконцам на один день сесть наставникам на шею — и восстановление порядка займет целый месяц. Зато в имперской гвардии обычай Дня Наоборот, увы, всегда блюли неукоснительно. А значит, его обязательно придут будить.

Да, собственно, уже пришли. Недаром Ирем слышал голоса и шорохи за дверью. Некоторые вещи оставались неизменными, сколько коадъютор себя помнил. Всегда находилась горстка кандидатов, которых накануне Дня Наоборот осеняла «блестящая» идея: пользуясь удобным случаем, сквитаться с высшими чинами Ордена за прошлые — и еще только предстоящие — обиды. По логике «обычно вы с утра до ночи нас шпыняете, зато сегодня — наша очередь». Кто-то еще до завтрака шел к принцепсу, кто-то — к приемщикам и преторам. Самые наглые из года в год выбирали для себя мишенью коадъютора. Отчаянных парней не останавливала даже мысль, что День Наоборот закончится, а вот их испытательный срок в Ордене продлится еще месяц или два, на протяжении которых нынешние шутки двадцать раз аукнутся беспечным шутникам. Возможно, вспоминая первую часть испытательного срока, они полагали, что терять им уже нечего?..

Ирем невольно улыбнулся, вслушиваясь в препирательства за дверью.

Кандидаты с жаром обсуждали два вопроса: «спит-не спит» и «заходить-не заходить».