Иногда ты смущён от того, что оказался в самом центре происходящего. Ты чувствуешь, что надо как-то попытаться с этим справиться или, по крайней мере, произнести пустые слова: «Это невероятное переживание, такое пронзительное, такое мощное! Ладно, я это сделаю!» Или же устраиваем показуху: «Вот он я, стою обнажённый! Я сейчас спрыгну со скалы! Муки или наслаждение – плевать, я пошёл!» Но когда мы действительно оказываемся в такой ситуации, мы ничего не можем сделать. Драматичны мы или утон-чённы – всё это лишь притворство и пустая болтовня. Все мы без исключения трусы. Мы знаем о последствиях, но прыгать не готовы. Пронзительные переживания в нашей жизни крайне мощные, нерушимые, истинные. Этот касается не только зрительного восприятия, но и эмоциональных переживаний: зрительное восприятие и эмоциональное переживание всегда идут рука об руку.
Зрительное восприятие – это первые врата, или вход, через который мы взаимодействуем со своими эмоциями. А когда объект наших эмоций буквально невидим, когда он не находится перед нашими глазами, мы психологически имитируем зрительное восприятие и начинаем чувствовать эмоции. Например, когда мы кого-то очень сильно любим, до боли, у нас часто возникают зрительные образы этого человека. Это ведёт к воображаемым разговорам. Он обращается к тебе, ты обращаешься к нему. У тебя возникает ощущение физического контакта – например, совместный ужин в ресторане или поездка за город. Все эти восприятия связаны со зрительным восприятием.
Зрительное восприятие идёт впереди всех других чувственных восприятий. Второй уровень – слуховое переживание.
Мы невероятно плодотворны и обладаем необъятным потенциалом, но в то же время не хотим по-настоящему посвятить себя чему-либо. Мы предпочитаем прилечь, уютно устроиться в своём неврозе и всё отдыхать и отдыхать, как вросший ноготь. Иногда нам становится скучно, и тогда мы пытаемся развлечься. Но в этом мы такие вежливые и по-детски невинные – идём в кино, едим в хорошем ресторане, пропускаем стаканчик-другой с друзьями или отправляемся в путешествие в Азию или Европу, если финансы позволяют. Мы занимаемся всякой мелочью, но это всё
Мы напуганы и на самом деле не хотим иметь никакого отношения ни к чему. Мы чувствуем себя немного неловко. Иногда мы справляемся со своей неловкостью очень профессионально, как в разговоре с инспектором, остановившим нас на трассе. А иногда справляемся с нею, ведя себя, как при разговоре с детьми. Но эти мелкие тактики не работают. Эти имитации профессиональной тактики не срабатывают. В этот момент мы ничего не видим, ничего не слышим и не говорим. Мы слепые, глухие и немые. Это основной процесс, через который мы проходим, и с этим надо что-то делать. Очень важно что-то сделать, потому что мы пока ещё не полностью парализованы. Ещё есть много энергии. Мы можем по-настоящему повернуться лицом к реальности – такой, какая она есть. Я в этом проблем не вижу.
Проблема сводится к тому, что на самом деле мы совершенно не хотим пережить реальность в полном смысле. Вместо этого мы всегда стремимся к её подмене. Например, если вдруг наш ребёнок не желает соответствовать нашим ожиданиями, мы говорим: «Однажды это дитя образумится и вернётся к нам». Если нас бросил любимый, мы говорим: «Рано или поздно он вернётся ко мне и поймёт мои настоящие чувства». Даже если потерялось домашнее животное, собака или кот, мы надеемся, что оно вернётся и узнает нас. Все эти мелкие жесты довольно жалки и бессмысленны. Если, впервые приняв ЛСД или другой наркотик, мы получаем ужасный трип, нам хочется, чтобы во второй раз было лучше, поэтому мы принимаем его снова. «В мой пятый трип я был на грани какого-то откровения. Наверное, надо попробовать шестой». Этот подход всё время сам себя продлевает, но рыба никогда не попадает в сеть. И в мире искусства мы тоже можем придерживаться того же поверхностного подхода, где всё очень интересно, очень красиво, а затем всему приходит конец. Воспоминания о том, через что ты прошёл, уже не приходят даже во снах. Всё забыто, утерянный горизонт.
Отдавать