Истинное восприятие. Путь дхармического искусства

В обычном недхармическом мире люди судят о художественной работе по известности художника и объявленной цене. Положим, Пикассо сделал маленькую чёрточку в углу бумажки и подписался под ней – эта бумажка будет продана за большие деньги. Как художники, вы будете думать, что это верный подход, но остаётся совершенно непонятным, почему, когда ту же чёрточку может сделать любой другой человек, ты всё равно считаешь её великим произведением искусства, так как оно продаётся за миллионы долларов. Такого рода легковерность широко распространена, особенно здесь, в Америке.

Мы также связаны научным подходом, изобилующим фактами и цифрами. Если ты преподаёшь искусство в колледже, за стройную систему фактов и цифр тебя могут ценить больше, чем за художественный дар, превосходящий невротический уровень. Это всё равно, что требовать от теологов знания того, сколько именно часов провёл в молитвах Иисус Христос за всю свою жизнь. Если они дадут такую статистику, мы считаем их великими учителями теологии. Та же самая проблема есть и в иных художественных дисциплинах. Икебана, или японское искусство цветочной композиции, сейчас научно измеряется с целью определить, под каким углом лучше располагать ветви. Тот, кто помещает ветки в специальную фиксирующую щётку, или кэндзан, под правильным углом, считается наилучшим в деле цветочной композиции. Всё компьютеризовано. В стрельбе из лука для максимальной точности попадания ты используешь специальный прицел на своём луке, как если бы у тебя в руках была винтовка, а не лук со стрелой.

Мы упускаем невероятное количество спонтанности, излишне полагаясь на расчёты и научное мастерство, компьютеризованное знание. Конечно, всему этому тоже есть место: силу и точность художественной работы можно научно измерить. Но с точки зрения практикующего этот подход может всё настолько разбавить, что человек в итоге окажется просто ненужным. Величайшие произведения искусства могут создавать роботы, так как их легче запрограммировать, чем людей, которые обладают собственной индивидуальностью и не всегда поддаются влиянию извне. Произведение искусства должно быть и спонтанным, и точным. Благодаря своей спонтанности ты можешь быть точным. Излишне научный подход, сначала требующий точности, а затем уже некой запрограммированной спонтанности, сомнителен. Он может привести к уничтожению искусства.

Чтобы понять воспринимающего, или свидетеля искусства, важно обсудить восприятие вообще, наше восприятие, основанное на принципах видения и смотрения. С нетеистической точки зрения Буддадхармы мы вполне уверенно можем сказать, что сначала мы смотрим, а затем видим. Создаём мы произведение искусства или свидетельствуем его – сначала мы смотрим, а затем видим.

С теистической точки зрения можно сказать, что сначала мы видим, а затем смотрим, что само по себе интересная перестановка – или запоздалая

реакция. Проблема с этим подходом в том, что когда мы видим, мы также стараемся и смотреть, и мы понятия не имеем, на что же это мы пытаемся смотреть. Если мы будем смотреть всюду, мы, может, и найдём хороший ответ – но гораздо вероятнее, что мы не получим вообще никакого ответа. Мы запутались, потому что сначала мы что-то увидели, а затем попытались посмотреть на это, что похоже на попытки поймать рыбу голыми руками. Это очень скользкая ситуация – попытки ухватить мир явлений таким образом. Мир явлений вовсе не такой податливый. Каждый раз, когда мы пытаемся его ухватить, мы его упускаем, а иногда и вовсе промахиваемся. Мы можем браться за него совершенно не с той стороны. Это очень смешно, но в то же время довольно грустно.

Идея смотреть на всё как есть – это очень важная концепция. Это нельзя даже назвать концепцией, это переживание. Смотри! Почему мы вообще смотрим? Или мы можем сказать: слушай! Но почему мы вообще слушаем? Почему мы чувствуем? Почему ощущаем вкус? Один – и единственный – ответ в том, что в нас заложена такая вещь, как любознательность. Любознательность – это семенной слог художника. Художник интересуется видом, звуком, ощущениями и осязаемыми объектами. Нам интересно и мы любознательны, очень любознательны, и готовы исследовать реальность всеми возможными способами. Мы замечаем пурпурный, синий, красный, белый, жёлтый, фиолетовый. Когда мы их видим, нам очень интересно. Неизвестно почему, но пурпурный хорошо выглядит и хорошо звучит, и красный звучит и выглядит хорошо. И мы так же открываем различные оттенки каждого цвета. Мы замечаем цвета, когда их слышим, когда ощущаем. Такое безмерное любопытство – ключевой момент в том, как мы смотрим на вещи, потому что любознательность обеспечивает связь с ними.