Истинные ценности

«Дорогая Эллен, я часто и с любовью вспоминаю тебя: не из-за болезни твоей мамы, но из-за ответственности, которая легла на твои плечи. Не зайдешь ли как-нибудь на обед? Моя мама умерла от рака, когда я была совсем маленькой. Возможно, мы сумеем помочь друг другу.

С любовью, Бренда Форбург».

Я сунула записку под пресс-папье на своем письменном столе, время от времени доставала, чтобы позвонить, но мне все казалось, что еще не время, потому что подозревала: несмотря на химиотерапию и последующие дни, когда я слышала, как мама тяжело вздыхает в ванной, несмотря на анализы крови и осмотры, – все эти месяцы она жила прекрасной и полной жизнью. У нее с дочерью наконец установились такие отношения, о которых она всегда мечтала, и в них нашлось место и для балдахина, который она соорудила для кровати в спальне на чердаке, и для альбомов, куда наклеивала визитные карточки и вырезанные из литературных журналов стихотворения, и часам, проведенным на вечеринках по случаю дней рождения, и сбору пожертвований и посылок гуманитарной помощи.

Мы ходили в кино, выбирались на целый день на пляж, несколько раз обедали в маленьких ресторанчиках, чьи рекламные объявления мама вырезала из газет и журналов. Она очень быстро уставала: пару раз я даже пугалась, когда слышала, как она дышит, – однако дома сидеть или запирать также в четырех стенах и меня отказывалась.

– И как проходит твой день? – спросила Жюль, позвонив как-то вечером, чтобы меня повеселить рассказом о парне, выпускнике Йельского университета, который занял мое место в журнале, но оказался редкостным тупицей.

– Исполняю роль подружки, – сказала я.

– Которой плачутся на мужское вероломство?

– С которой ходят по магазинам.

Сегодня я думаю, что и для меня это были чудесные месяцы: возможность оценить то, что всю жизнь я принимала как само собой разумеющееся. Но правда и то, что, пока это происходило, я лишь терпела, а когда начинала думать, испытывала лишь ненависть. Поначалу мне казалось, что это из-за того, что я столько упускаю, что жизнь проходит мимо на расстоянии часа, в городе, где через неделю ты уже всего-навсего вчерашняя подружка.

В чем-то было труднее и в то же время проще. Когда мама руководила мной в выборе нужного сорта воска, чтобы натереть пузатый комод вишневого дерева, или посылала купить сыру или ягод, мне казалось, что я погребена под спудом жизни, которая казалась столь мелочной, что ее не стоило даже презирать; пережитки старины, будто читаешь статью в «Нэшнл джиогрэфик» о традициях племени, затерянного на краю света.

Еще это был мир без мужчин. Братья были далеко, а отец чаще отсутствовал, предоставляя маме самой бороться с собственным угасанием, точно так же, как раньше она занималась домом, детьми – в жизни, которую посвятила ему.

– Я знаю, о чем ты, – сказала я Жюль. – Да, когда-нибудь я смогу уйти от такой жизни, но что, если снова к ней же и приду? Что, если я выйду за Джо и выяснится, что он хочет видеть во мне матрону, которая вяжет кофточки его детям?

– Первой женой Джо станет женщина, которая будет устраивать благотворительные обеды и нанимать правильную прислугу, а второй – статусная красотка, какой-нибудь дизайнер ювелирных украшений – или что-то в этом роде, – которая будет носить кожаные брюки.

– Ты сводишь три жизни к набору штампов, – сказала я. – И одна из этих жизней моя.

– Эти штампы соответствуют действительности, Эллен. И я ставлю на то, что тебя тут вообще нет. Знаю, ты не любишь, чтобы я клеветала на Джо, однако часто ли он тебе звонит? Много ли пишет? Когда намерен приехать? Ты нужна матери, а он нужен тебе, но его и след простыл.

Жюль была права: с тех пор как я вернулась домой, Джо позвонил лишь дважды, – но я не особо беспокоилась. Та Эллен, которую знал Джо, была совсем другой: сияющей ореолом успеха, – но та, что сидела в больничном коридоре с Кейт Гулден, была неудачницей. После стольких блистательных побед ее нынешние старания были обречены на провал.

Однажды днем в начале октября мы отправились в большой торговый центр на окраине города и в одном из магазинов встретили женщину, которая некогда была членом кружка, украшавшего к праздникам городские елки. Эти дамочки называли себя «Минни», в честь бездетной миссис Лангхорн.

– О-о, Эллен, эта Шейла Феннер. Помнишь ее? Она была Минни, когда ты заканчивала школу.

– Знаешь, а мне так не хватает нашего кружка! – воскликнула миссис Феннер. – Впрочем, все равно ни на что нет времени: то внуки, то обед для Билла, хоть и готовлю в микроволновке. Но с тобой-то что, Кейт? Ты похожа на привидение. Когда ты успела так похудеть? Кожа да кости.

– А, это, – пожала плечами мама. – Да вот все бегаю, стараюсь не отставать от Эллен.

– Диета и спорт? – лукаво поинтересовалась миссис Феннер.

Мама быстро на меня взглянула, поскольку знала, что бы я сказала, если бы мне предоставили такую возможность: «Нет, миссис Феннер, это химиотерапия. Восхитительный коктейль на завтрак, еще один на обед, внутривенное в грудь к чаю. Оглянуться не успеешь, как в тебе всего девяносто фунтов».