Вот и вводная фраза. Сердце Нины отчаянно заколотилось, во рту пересохло. Ощущение такое, словно стоишь над пропастью. Один неверный шаг – и вместо успеха и славы тебя ждут поражение и позор.
Камера показала крупным планом лицо Нины, пока она предваряла интервью соответствующими пояснениями. «Так, лицо вышло хорошо. Только чересчур бледное. Надо было нарумяниться». На экране появилась Изабель. Средний план. Палач и жертва смотрят друг на друга. Вопрос следует за вопросом. Изабель молчит. Молчат и зрители в галерее, да и в кабинете повисла напряженная тишина. Нина внутренне сжалась. Наблюдать со стороны свои жестокие нападки на человека вовсе не так приятно, как ей поначалу казалось. В тот момент она ощущала себя сильной, смелой, справедливой. Теперь все это смотрится по-другому. Надо было умерить пыл и дать Изабель возможность ответить. Но Нине не терпелось начать свой крестовый поход против де Луна. А что в результате? Она ведет себя как задиристая уличная собачонка.
Когда интервью закончилось, никто не стал аплодировать. Никто не поздравил ее с успехом. Вместо этого все куда-то заторопились – кто в дамскую комнату, кто к бару. Спустя несколько минут в кабинете остались только сама Нина и Клайв Фроммер.
– Топорная работа, – изрек он. – Странно, что платье твое не забрызгано кровью бедняжки.
– Именно так многие и восприняли мой репортаж, – парировала она. – А я считаю, что это тщательно спланированное, содержательное интервью.
– Содержательное, провалиться мне на месте! – Он вперил в нее проницательный взгляд. – Не знаю, чем тебе так досадила Изабель де Луна, но последний репортаж иначе как местью и не назовешь.
– Клайв, дорогуша, у всех свои методы. Мой стиль несколько жестче твоего, вот и все.
– Это сказано в порядке самообороны или же намек на то, что от моих статей веет скукой? – Он криво усмехнулся. Клайв был постоянным ведущим утреннего ток-шоу и ночных новостей. Статьи Клайва печатались в двух популярных нью-йоркских газетах, а число его читателей не уступало ее аудитории. Оба прекрасно понимали, что скукой тут и не пахло.
– Я не собираюсь оправдываться.
Глаза его угрожающе потемнели. Когда-то они светились дружелюбием, но теперь…
– Берегись, Нина. Настанет день, и этот нож, которым ты владеешь так виртуозно, вонзится тебе в спину. От себя добавлю, – промолвил он, протягивая ей бокал шампанского, – ты это заслужила!
Энтони лежал рядом с Ниной, утомленный и пресыщенный. Сегодня вечером он вел себя как настоящий дикарь: набросился на нее, чуть только они остались вдвоем. Взял ее прямо на полу гостиной, не заботясь о том, что жесткий ворс царапает ей обнаженную спину, и навалился на нее всем телом, толкаясь в нее с такой силой и яростью, как будто хотел разорвать ее на части.
Обессилев после его вспышки, она собралась было улечься в постель, но он дал ей понять, что еще не закончил вечер сладостных утех. Взяв с собой в душ бутылку виски, он пил прямо из горлышка, пока Нина его удовлетворяла. Сам же он и не пытался доставить ей удовольствие. Вряд ли это можно было назвать взаимным наслаждением. Это более походило на секс-обслуживание – акт расплаты за его финансовую щедрость. Нина убеждала себя, что у нее есть выбор, что ей приятно ублажать его так, как он того хочет, что так он тоже отдает ей себя.
Позже, лежа в темноте рядом с ним, Нина спрашивала себя: в чем смысл их отношений? Внешне все выглядит вполне понятно. В ее глазах Энтони неотразим, он тоже считает Нину чертовски привлекательной. Его манера заниматься сексом отдает жестокостью и грубостью, но ведь ей никогда не нравились пассивные, нежные любовники. И она, и Энтони много читают, в дождливые воскресные вечера любят ходить в кино, предпочитают обедать в четырехзвездочных ресторанах Нью-Йорка, обожают политические дебаты. Энтони отлично танцует. Танец доставлял им обоим чувственное наслаждение, и посещение танц-клуба вскоре вошло у нее в привычку.
А что, если они с ним решат вступить в законный брак? Впрочем, Энтони, как и Нина, не больно-то распространялся о своих корнях. Он был единственным ребенком в семье, обожал мать и ненавидел отца. Родители его умерли, когда он был еще маленьким. Энтони воспитывали преподаватели частного пансиона, бабушка и глава семейного клана, дед Олстон Гартвик (весьма неприятный человек, ныне покойный). По словам Энтони, родных у него не осталось.
Казалось бы, Нине радоваться надо. Такой жених – подарок судьбы. Но отсутствие у него богатой родословной разочаровало ее.
«Ну и что с того?» – вдруг подумала она, глядя на спящего Энтони. С ним она обретет высокий общественный статус и положение. Станет миссис Энтони Гартвик. Так при чем здесь его семья, если она сама в состоянии создать династию?
На следующее утро Нина прибыла в «Дейли» около одиннадцати. Шагая к своему офису, она весело принимала поздравления тех, кто видел вчера ее интервью и с нетерпением ждал ее статью – очередную сагу об Изабель де Луна.