Истинные цвета

— Он позвонил мне и пригласил поговорить о моих работах. Как и тебя, его беспокоило мое мрачное настроение. Не знаю, что на меня нашло, но я рассказала ему о своих родителях и о том, что все люди, которых я рисовала, — это умершие узники концлагерей, придуманные мной. — Скай нервно поправила кольцо. Ей было неловко признавать, что она перенесла на холст свои ночные кошмары. — Тогда он рассказал мне о Соне и о том, что случилось с ее семьей и, возможно, с ней самой.

— И что же?

— Он считает, что она была шпионкой и поплатилась за это жизнью.

— Какой ужас!

— По его словам, она очень переживала смерть своих родителей и своих детей. Он думает, что ее преследовал комплекс вины.

— А что, твои родители тоже чувствуют себя виноватыми? — спросила Изабель.

— Иногда, — ответила Скай. — Но так как они не говорят на эту тему, я могу только предполагать.

— А почему бы тебе прямо не сказать им, куда едешь? — решив сменить тему, осведомилась Изабель. — И с кем?

— Потому что он не еврей, слишком стар, к тому же хорошие девочки не ездят в Париж с посторонними мужчинами. Вот и все.

— Ну ладно, тогда, может быть, скажем им, что отправляемся в Скалистые горы, где будем только есть, спать, восхищаться природой и писать этюды.

— Знаешь, Изабель, — захохотала Скай, — иногда ты бываешь просто классной девчонкой!

В тот день, когда Эзра и Скай улетели в Европу, Изабель и Коуди обошли несколько галерей Сохо. Они и раньше регулярно занимались этим, стараясь быть в курсе происходящего на рынке картин. В одной из галерей выставлялся Жан-Мишель Баскиат. Одни критики восхищались его работами, другие называли это мазней. Коуди был согласен с последними, Изабель нет.

Размашистая манера письма Баскиата произвела на нее неизгладимое впечатление. Уличный художник — дитя черного гетто — использовал коммерческую символику для того, чтобы выразить глубоко личные чувства, и Изабель восхищалась его смелостью. Он не боялся критиковать большинство или противостоять ему, и это находило отклик в душе гордой дочери Каталонии.

Обсудив за ужином творчество Баскиата, они занялись любовью. Изабель еще пребывала в сладостной истоме, когда Коуди неожиданно спросил:

— Думаю, ты не откажешься мне позировать? К выпуску мне нужно представить шесть картин. Я хочу написать тебя.

Изабель уставилась на него в полном недоумении.

— Я люблю тебя, — понимая, что должен ее ободрить, продолжил Коуди. — Я люблю твое тело. Все, о чем я мечтаю, — это обессмертить свои чувства.

— Ты же знаешь, как я отношусь к тому, чтобы позировать обнаженной. — Изабель почувствовала, что ее загнали в угол.

— Но ты будешь позировать не чужому человеку. Здесь буду только я.

Сердце Изабель разрывалось между любовью к Коуди и нежеланием быть натурщицей. При этом объяснить свой отказ соображениями скромности она не могла, поскольку на чердаке они ходили, как правило, нагишом.

— Я сделаю это при одном условии, — сдалась Изабель. — Ты не станешь изображать мое лицо.

До самого конца каникул Изабель приходила к Коуди после работы и позировала ему. Результатом этого сотрудничества стала серия картин, названная художником «Стыдливая искусительница».

Фитцсиммон, Эзра и прочие преподаватели лиги высоко оценили его работу и решили отправить ее на конкурс, устраиваемый некими парижскими галереями. Когда Коуди сообщил Изабель о том, что едет в Париж, она испытала смешанное чувство.

— Я горжусь тобой, — сказала она, вдруг ясно ощутив, как ее вновь охватывает одиночество.

— Поехали со мной. В конце концов, если бы не ты и не твое божественное тело, я бы ничего не создал.

— Коуди, мне нужно работать. И у меня нет денег на поездку в Париж. Кроме того, — обезоруживающе улыбнулась она, — ты же сам сказал, что это только на несколько месяцев.

Коуди кивнул.

— Конечно, это ужасно, но мы ведь выдержим три месяца разлуки? — И она начала раздеваться.

— Сомневаюсь, — отозвался Коуди, помогая ей стянуть с себя рубашку.

— Езжай, — прошептала она. — Вернувшись, ты найдешь меня здесь.

И они поспешно занялись любовью, словно торопясь уверить друг друга, что их взаимная страсть продлится целую вечность.

В начале августа Коуди позвонил ей из Парижа.

— Ты не представляешь, какая замечательная получилась выставка! — с энтузиазмом воскликнул он. — Мы продали четыре полотна из серии «Стыдливая искусительница» и еще кое-что из моих работ.

— Чудесно! — откликнулась Изабель, радуясь его успеху.

— Отзывы положительные, посетители меня очень хвалили, а галерея предложила мне принять участие в весенней выставке. — Изабель ничего не ответила. — У меня здесь прекрасная квартира на Монмартре, и я нашел работу для нас обоих. Тебе здесь понравится. Пожалуйста, приезжай!

— Я не смогу. Эзра настаивает, чтобы я прошла курс у Кларенса Боумена, — быстро сказала она.

— А как же я? — с обидой спросил Коуди. — Почему мои пожелания для тебя менее важны, чем мнение Эзры Эдварда Кларка?

— Эзра заботится о моей карьере, — выпалила Изабель. — Не забудь, что когда тебе представился шанс сделать карьеру, ты им воспользовался не раздумывая.