Истинный д`Артаньян

А. Моруа в свое время написал: «...цель искусства не в подражании действительности, а в преобразовании ее или даже в искажении ее с тем, чтобы вызвать у публики определенные эмоции»10. К этому следовало бы добавить, что эмоции при чтении исторического романа не должны, наверное, идти вразрез с тем самым «духом эпохи». Именно такая согласованность создает эффект жизненности персонажей и реальности происходящего, сохраняя при этом верность представления об описанном времени, о живших тогда людях. Короче говоря, согласие Романа и Истории зависит от точности пера автора, от его исторической интуиции.

А интуиция Дюма-историка в описании исторических персонажей просто поражает. Когда читаешь книгу Ж.-К. Птифиса, невольно ловишь себя на мысли, что Дюма, в соответствии с жанром порой позволявший себе изменения времени и места действия, нигде не погрешил против истины в описании самих исторических персонажей. У Куртиля авантюрист д'Артаньян не особенно напоминает того д'Артаньяна, который встает перед нами при чтении приводимых Птифисом документов. Зато те, кто хорошо помнит трилогию Дюма, не могут не узнать в историческом описании с детства знакомых персонажей: юного Людовика XIV, едва приступившего к управлению государством, Фуке, Кольбера и конечно же самого д'Артаньяна. После книги Ж.-К. Птифиса очень интересно перечитать «Виконта де Бражелона», например главу «Тайная вечеря», описывающую сомнения Фуке и его близких перед поездкой в Нант. Конечно, развитие действия несколько переиначивает реальный ход событий, оно становится более обостренным, сценичным. Но мелочи, из которых складывается портрет жизни, остаются те же: Пеллиссон и Гурвиль, убеждающие Фуке бежать, расчет на силу крепости Бель-Иль, посланцы короля, до последней минуты требующие у суперинтенданта денег, слово, переданное им друзьям: «Сент-Манде»... Д'Артаньян, едва не упустив Фуке, настиг его в Истории вместе с отрядом мушкетеров на улицах города. В Романе д'Артаньян в одиночку нагоняет Фуке на дороге, после чего они состязаются в благородстве, относясь друг к другу с уважением, которое пристало порядочному человеку даже тогда, когда приказ короля заставляет его делать что-то, противное его пониманию порядочности и честности.

Д'Артаньян в Романе рассуждает так: «Я знаю, что ответит король, и я заранее склоняюсь перед его словами: „Государственная необходимость“. Ну что ж! В моих глазах это причина, достойная величайшего уважения. Я солдат, и я получил приказание, и это приказание выполнено, правда, вопреки моей воле, но выполнено. Я умолкаю». Можно ли представить себе, что реальный Шарль де Бац-Кастельмор д'Артаньян произнес или хотя бы подумал бы такие слова? Судя по книге Птифиса, вполне...

А вот что говорит в Романе молодой Людовик XIV: «Могли бы вы, д'Артаньян, служить королю, в королевстве которого была бы еще целая сотня других, равных ему королей? Мог бы я при подобной слабости осуществить свои великие замыслы? Прошу вас, ответьте мне! Видели ли вы когда-либо художника, который создавал бы значительные произведения, пользуясь не повинующимся ему орудием? Прочь, сударь, прочь эту старую закваску феодального своеволия! Фронда, которая тщилась погубить королевскую власть, в действительности укрепила ее, так как сняла с нее давнишние путы. Я хозяин у себя в доме, господин д'Артаньян, и у меня будут слуги, которые, не имея, быть может, присущих вам дарований, возвысят преданность и покорность воле своего господина до настоящего героизма. Разве важно, спрашиваю я вас, разве важно, что Бог не дал дарований рукам и ногам? Он дал их голове, а голове – и вы это знаете – повинуется все остальное. Эта голова – я!» Сказал бы такое «истинный» Людовик XIV? Возможно... Соответствует ли это «духу эпохи»? Несомненно.

По словам М. И. Буянова, «Дюма отталкивался от реальностей и излагал их согласно поговорке, распространенной на родине д'Артаньяна – это правдиво, как вымысел, и невероятно, как сама жизнь»11. Сам же Дюма написал о соотношении поэзии и жизни: «Объяснение ученого было бы гораздо логичнее, но будет ли оно истиннее?

– Да, – скажут ученые.

– Нет, – ответят поэты» («Впечатления о путешествии на Кавказ»).

Роман и История дополняют друг друга. Оба они по своему истинны и совместно создают свойственный нашему времени синтетический взгляд на то, что происходило в прошлом. Как бы то ни было, эти представления менялись и будут еще меняться.

Книга Ж.-К. Птифиса привлекает тем, что, несмотря на традиционное название «Истинный д'Артаньян», автор отнюдь не стремится противопоставлять Роман и Историю. Напротив, детально прослеживая жизненный путь исторического героя, он подчеркивает, что именно Роман «поднял его на высоту национальной эпопеи». Хочется добавить, что образ д'Артаньяна давно вышел за национальные рамки и стал культурным явлением мирового значения.