28 января 1665 года в квадратном дворе старого Лувра под председательством короля состоялось включение нового подразделения в войска королевского дома. Чтобы подчеркнуть, что объединение двух рот соответствует его воле, Людовик XIV приказал Кольберу де Вандьеру маршировать во главе и старых, и новых мушкетеров. Для брата будущего генерального контролера финансов это было значительное повышение, тем более что он надеялся также стать главой всего корпуса, если подтвердится слух о том, что д'Ар-таньяну будет пожаловано губернаторство в каком-нибудь пограничном городе или крепости. Как нетрудно догадаться, вдохновителем этого маневра был министр Кольбер, старавшийся любыми средствами поддерживать интересы своей семьи, а также желавший удалить слишком сдружившегося с Фуке д'Артаньяна, поручив ему командование в провинции. Есть все основания полагать, что он и его брат – капитан гвардии – специально дожидались отъезда д'Артаньяна в Пиньероль, чтобы вырвать у короля решение о реорганизации мушкетеров. Однако если король и согласился с первой частью их плана, то вторую он выполнять отказался: он хотел оставить д'Артаньяна подле себя.
Но теперь не могли не возникнуть трудности. Поскольку д'Артаньян был только младшим лейтенантом и никто не мог отобрать должность у герцога Неверского, чтобы отдать ее д'Артаньяну, то согласно новому установлению он оказывался в подчинении Кольбера де Вандьера, бывшего на двадцать лет его моложе. С этим нельзя было мириться. Значит, нужно было придумать какую-нибудь уловку, которая позволила бы слегка поколебать святая святых войсковой иерархии. Пока племянник Мазарини не ушел в отставку, ответственность за фактическое управление ротой была от-чуждена от должности капитан-лейтенанта и официально передана младшему лейтенанту. 16 января Летеллье имел удовольствие разъяснить суть этой новой организации д'Артаньяну, который все еще трудился в снегах Пиньероля. «Уверяю Вас, – написал он в конце своего письма, – что Вам никогда не выпадет большего счастья, чем то, которого я Вам желаю».
Вскоре между двумя ротами началось глухое соперничество. Наиболее видные дворяне, желавшие служить королю, по большей части стали вступать в ряды «черных» мушкетеров, потому что там они оказывались под командованием брата важной персоны. Д'Артаньян – и когда только его поставят на место! – не раз вызывал у того приступы ревности. Гасконец же отдавал себе отчет в том, что его новый коллега будет потихоньку подтачивать его благосостояние, все с большим великолепием экипируя своих солдат. Перед лицом тщеславного короля, который весьма ценил такое изящное соперничество, внешне укреплявшее блеск его величия, у д'Артаньяна не было другого выхода, кроме как постыдно исчезнуть или восстать, потребовав лучшей униформы и для своей роты. Понятно, что он выбрал второй путь. Неосторожный д'Артаньян! Он никогда не умел считать, брал деньги, когда они шли в руки, и легко с ними расставался, проявляя невероятное презрение к скупости. Сколько раз приходилось ему черпать из собственного скудного жалованья младшего лейтенанта, чтобы дать в долг своим людям, зачастую находившимся в еще более стесненных обстоятельствах! Итак, начиная с 1665 года между двумя кланами завязалась мелкая «война кружев». Они состязались в том, кто позволит себе более сумасшедшие расходы или более вызывающие проявления роскоши. Простые мушкетеры стали прикалывать жемчуг и бриллианты к своим уже обшитым золотом рукавам. Во время военных кампаний офицеры устраивали пиры и веселые застолья, не желали отказываться от своих карет, украшенных позолотой и разноцветными шелками. Они одевались с показной роскошью, даже мулов покрывали попонами, содержали армию лакеев и конюхов, разодетых столь же пышно, как и они сами, имели роскошную кухню и требовали множества смен блюд.
Суровый и экономный министр Короля-Солнца Кольбер, разумеется, не мог одобрять обременительные траты, в которые пускались два соперника, рискуя разориться только для того, чтобы перещеголять друг друга. Кольбер неустанно объяснял свое отрицательное отношение к этому.
«Когда имеющий небольшое жалованье мушкетер, – написал он в меморандуме 1667 года, – тратит свои 300 ливров жалованья на бесполезные украшения, то на какие деньги он собирается жить в течение года? Получается, что добровольно или не добровольно его расходы должен будет взять на себя хозяин дома, где он квартирует».
Людовик XIV не обратил никакого внимания на эти ворчливые внушения и продолжал по-прежнему вдохновлять инфляцию униформ, кружев и галунов, которая столь сильно льстила его ненасытному тщеславию.
Это было счастливое время для военных. Сельских праздников, смотров войск, турниров и конных состязаний становилось все больше, как будто перед сидящими в партере посланниками, генералами, дамами и, как писали поэты, «прекраснейшими и целомудреннейшими девами» бесконечно разыгрывался непрерывный восхитительный балет.