Истинный дАртаньян

Итак, наш мушкетер на все время судебного процесса установил в Бастилии, в комнате по соседству с камерой своего подопечного, свою походную кровать, а г-жа д'Артань-ян продолжала у семейного очага коротать свои дни в одиночестве, замышляя месть...

На внутренней площадке Бастилии и на дороге, идущей вокруг крепости со стороны контрэскарпа[67], д'Артаньян расположил своих мушкетеров, дав им приказ днем и ночью следить за окнами тюрьмы и докладывать обо всех подозрительных движениях. Поскольку общественное мнение, поначалу откровенно враждебное, затем более неопределенное, стало теперь проявлять сочувствие к заключенному, д'Артаньян в еще большей степени, чем ранее, опасался дерзкой попытки освобождения извне.

Что касается самого Фуке, то д'Артаньян мог не волноваться и спать спокойно. Несчастный узник и не мыслил о побеге. Живительное одиночество вдали от мирского тщеславия возродило в нем веру его детства. И с этих пор Фуке, сидя в своей камере, размышлял, молился, постился к великой радости своей набожной матери, которая за несколько месяцев до этого отреагировала на известие о его аресте следующим поразительным восклицанием:

– Благодарю тебя, мой Боже! Я всегда просила тебя о его спасении; вот и путь к нему!

Фуке вставал утром в 7 часов. Посвятив некоторое время духовным упражнениям, он садился за работу и работал до 11 часов вечера. Чтобы развлечься, он посвящал днем какое-то время чтению душеспасительных книг, которыми его снабдил д'Артаньян. За несколько месяцев его внешний вид стал неузнаваем. Его некогда темные длинные волосы полностью побелели, спина сгорбилась, голос ослабел. Его породистое лицо, нравившееся стольким прекрасным женщинам, было теперь изрезано глубокими морщинами. Будучи унижен, он перестал носить пышные одежды с кружевными рукавами, обшитыми золотой тесьмой, и надевал более простую одежду.

Д'Артаньян все время обращался с ним очень уважительно, однако из боязни злословия избегал открытого проявления своей все более возраставшей симпатии, ибо его мнение так же, как и общественное, эволюционировало в этом направлении. Каждый день он наносил Фуке визит и справлялся о его нуждах. Когда наступало время допросов, он заходил в камеру заключенного и вместе с несколькими охранниками отводил его в зал, где заседали судебные следователи и секретари. В часы трапез он отправлялся на кухню и, заменяя Вателя, давал указания о том, какие блюда желает нынче узник.

«Г-н д'Артаньян, – сообщал в своем Журнале Оливье Ле-февр, – сказал мне, что в период Поста он подавал Фуке только сельдь, треску и другую свежую рыбу; на Пасху – говядину и баранину, а не цыплят или дичь; что Фуке постился на хлебе и воде каждую субботу и с тех пор, как был арестован, д'Артаньян постоянно видел его либо молящимся Богу, стоя на коленях, либо пишущим, сидя за столом».

Тем временем процесс начал принимать более благоприятное для заключенного течение. Прокурор Шамийяр и судья-докладчик д'Ормессон спорили по каждому поводу.

– Я не могу допустить, – бурчал д'Ормессон, – чтобы меня подхлестывали каждое утро. Господин де Шамийяр из разряда тех советчиков, каких я не терплю.

По мере ознакомления с документами досье, д'Ормессон становился все более терпимым по отношению к Фуке, понимая, с каким упорством и с какой страстью того стараются погубить. Неправильность проведения процесса с каждым днем становилась для него все более очевидной, равно как и несправедливость большинства выдвигаемых против заключенного обвинений.

В Бастилии отношения между комендантом де Бемо и его другом д'Артаньяном складывались не лучшим образом. Дело Фуке поссорило их. Попав в стены крепости, младший лейтенант мушкетеров стал относиться к своему сотоварищу с ужасным недоверием и был раздосадован тем, что не получил задания охранять и Фуке и Пеллиссона. Короче говоря, наши два приятеля с холодностью боролись друг против друга, смотрели друг на друга высокомерно и обедали отдельно. Сложилось даже соперничество по части обедов – соперничество за то, кто пригласит к себе судей-докладчиков!

«В понедельник 7 апреля на Страстной неделе (1664 г.), – рассказывает тот же д'Ормессон, – я с утра работал в Бастилии, и ничего необычного там не происходило. Я пообедал у г-на Бемо, куда д'Артаньян не пожелал явиться и пригласил к себе на обед моих помощников, как бы сердясь, что я общаюсь с г-ном де Бемо».

Чтобы не вызвать недовольство такой отчаянной головы, как д'Артаньян, д'Ормессон спустя несколько дней пообещал два раза подряд прийти обедать к нему, где, впрочем, добавляет достойный следователь, он «нас очень славно попотчевал».