Истины на камне

Я осторожно сполз с камня и, увязая во мху, побрел в глубину тоннеля, рассекая лучом фонаря мрак впереди. Мох отпустил ноги, под ботинками захрустел гравий. Свод над головой постепенно скашивался, метров через двести я уже нагибался и задевал плечами стены, сшибая с них кусками сырую глину. Шел я так долго и уперся в завал, который образовался, видимо, недавно, — свод в этом месте рухнул и загородил путь, лишь на самой верхушке каменной груды виднелась щель. Однако ближе груды, преградившей путь, — фонарь бил далеко — чернел провал, горловина такой же ямы, чуть разве поуже, через какую я попал сюда. Интересно! Я присел на корточки и осторожно заглянул вниз. Метрах в тридцати-сорока было дно, и вытоптанная до блеска тропа опять убегала в тоннель. «Целый лабиринт! Обязательно вернусь сюда, а сейчас пора двигать назад».

Красавица моя лежала, окутанная дымом, который все сочился, непрытко поднимаясь вверх. Я снова взобрался на камень, взял девушку в охапку — ноша оказалась нелегкой — и пустился в обратный путь.

Глава тринадцатая

1

На этот раз я не пользовался шнуром, в отвесной стене ямы были, оказывается, ступени — нечто вроде лестницы, выбитой в грунте. С правой стороны ступеней попадались скобы из прочного дерева, и за них я держался, когда отдыхал или когда выпадала необходимость поправить не спине расслабленное тело красавицы. Блеклый круг над головой становился все шире и все ярче; выделялось на небе облако, напоминающее чайку с простертыми крыльями. Там — раздолье, там дуют ветры и текут реки, есть моря и горы. Я уже начал думать, что никогда не вылезу из этой дыры, наполненной дымом, что я пробыл в загадочных недрах планеты долгие дни. Девушка постанывала в забытьи, руки ее вяло перекатывались по моей груди. Вот и кончилось мое мучительное восхождение. Встретила меня толпа воинов. Поначалу я испытал приятное чувство: все-таки ждут, волнуются и, значит, привыкают, но тут же наступило разочарование — мое появление никого не обрадовало и не удивило. Мужчины, юные и весьма преклонных лет, галдели, вздымали кулаки, напирая на брата Моего Скалу и на Червя Нгу. Скала застыл с копьем наотлет, презрительно щурясь. Червяк Нгу стоял на карачках, выгнув спину, как худая собака, и терзал зубами мой шнур, привязанный к большому пню, шнур, по которому я спускался в преисподнюю.

— Ты слаб, Червяк Нгу, ты слаб и глуп! — кричал брат мой. — Эту веревку тебе не перекусить до сезона дождей. И после сезона дождей тебе ее не перекусить. И сыну твоему, если ты способен родить сына, тоже не перекусить.

Нгу устрашающе вращал глазами, рвал шнур ртом, и с губ его капала слюна.

Я отнес девушку в тень, положил ее там на сухую землю. Спасенная открыла огромные, пустые от боли глаза и опять застонала.

— Голова, будь готов взять эту красавицу в гондолу.

— Хорошо.

— Она еще слаба, пусть полежит немного.

Я сел в изнеможении на валик сухой травы.

Червя Нгу уже пинали в зад — требовали, чтобы он признал поражение и уступил место другому. А желающих было немало. Сперва Нгу пинали деликатно, потом широколицый и дюжий малый со шрамом на щеке хватил его ногой так, что раздался чмокающий звук и бедняга воткнулся носом в землю, но шнура изо рта не выпустил, лишь передвинулся дальше, не покинув окончательно поле боя, — он не хотел сдаваться.

— Никто не перекусит веревку! — заявил брат мой Скала, торжествуя.

Второй воин упал на карачки, вцепившись зубами в злополучный шнур, третий… Толпа угрюмо сопела, все напирая на Скалу, который понемногу спячивался к яме, не теряя, однако, достоинства и чувства превосходства над очевидной и безусловной серостью толпы. Червя Нгу совсем заклевали, поскольку всякий считал своим долгом как можно ловчее дать бедолаге под зад. Положение истового бойца усугублялось еще и тем, что он не имел возможности обернуться и запомнить обидчика. Нгу лишь выгибался пуще, и по худой его спине обильно катился пот. Скала сделал ловкий маневр, подбежал ко мне, сел рядом и покрутил головой.

— Что там, Хозяин?

— Где?

— Внизу.

— Темно.

— Там нет солнца?

— Нет.

— Устал?

— Устал, Скала.

— Это я придумал, Хозяин, — веревку перекусывать.

— Зачем придумал?

— Они хотели меня бросить вниз. Они — сердитые.

— Почему они сердитые?

— Старики ушли, старухи ушли. Пророк молчит. Что дальше?