Источник

В свое время эти четыре куска кремня представляли собой режущую кромку серпа. Они вошли в историю в то первое утро, когда мужчины и женщины, как молодые евреи из кибуца Макор, двинулись убирать свой урожай. Этот инструмент, извлеченный из-под толщ земли, был одним из самых ранних сельскохозяйственных орудий, которыми когда-либо пользовался человек; он был старше бронзы, гораздо старше железа; он был в ходу задолго до того, как появились фермы и были приручены верблюды. Это чудо было изобретено давно, невероятно давно – чудо более великое, чем кондиционер или автомобиль «опель». Его края были отполированы до блеска прикосновениями тех бесчисленных стеблей, которые он срезал, и этот серп убедительно говорил, как изменился человек, который еще недавно охотился на животных. Ибо человеку, который сделал этот инструмент, это великолепное удивительное изобретение, больше не надо было скитаться с места на место в поисках пищи. Каким-то загадочным образом он научился выращивать зерно в любим подходящем месте и собирать его с помощью этого серпа. Это дало ему возможность оседать на земле в поселениях, на месте которых возникали римские города, прекрасные византийские церкви и башни замков крестоносцев. Археологи с уважением разглядывали эти четыре каменных осколка, и три утра спустя марокканцы в обеих траншеях докопались до скалистого ложа холма. Под ним уже ничего не было; долгий первый этап раскопок подошел к концу.

Тем же вечером Веред Бар-Эль упаковала свои вещи, готовясь к полету в Чикаго, но, сделав это, она решила пройтись к холму и еще раз бросить взгляд на голое скальное основание, вскрытое их лопатами и мотыгами. Она поковыряла его носком туфельки и только тут осознала, что кто-то шел за ней от самого здания. Она окликнула: «Элиав?» – но это оказался Кюллинан, и с чувством неподдельного облегчения она сказала:

– А, это ты, Джон.

И когда он спустился в траншею, Веред добавила:

– Как-то грустно… вот мы и дошли до коренной породы.

– В какой-то мере, – согласился он. – Я как-то надеялся пойти еще глубже… может, найти такие пещеры, как в Кармеле. Которым сто тысяч лет… или что-то в этом роде.

– Да и то, что у нас есть, просто отлично… в своем роде, – успокоила она его.

– Нам это под силу, – сказал Кюллинан. – В следующие девять лет мы превратим этот холм в небольшой алмаз. Вскроем три круговых стены. Оставим их стоять и займемся теми открытиями, что ждут нас в середине. – Он остановился. – А вы с Элиавом будете со мной эти девять лет?

– Конечно.

– У меня недавно было предчувствие, что вы меня оставите.

– Как глупо, – сказала она на иврите. Неожиданная смена языка сбила Кюллинана с толку, словно она подмигнула ему или влепила поцелуй.

– Потому что, если тебя тут не будет… – начал он.

К ее собственному удивлению, Веред подошла поближе и маленькими ладошками сжала ему щеки.

– Джон, – прошептала она, – ты стал мне очень дорог. – Теперь она говорила по-английски. Веред вскинула голову, и теперь их лица почти соприкасались. – Очень дорог, – повторила она на иврите.

Он страстно поцеловал ее, словно понимая, что в последний раз он может стоять рядом с ней в ночи Галилеи, и в это краткое мгновение она не сопротивлялась, а приникла к нему, как маленькая Астарта, чьей обязанностью было напоминать людям о любви. Затем, словно отталкивая от себя часть жизни, которая стала столь драгоценной, что к ней нельзя было относиться с небрежностью, она легко уперлась руками ему в грудь. Еврейка и католик медленно отдалились друг от друга, как две кометы, которые было слились в небе, но теперь каждую из них ждет своя орбита.

– Это была правда, когда я сказала, что никогда не выйду за тебя замуж.

– Но каждый день, когда я смотрел на тебя, то все больше убеждался, что ты никогда не выйдешь замуж и за Элиава. – Помолчав, он спросил: – Что между вами не клеится?

– Есть обстоятельства…

– Они имеют какое-то отношение к Тедди Райху?

У нее перехватило дыхание, но она справилась с собой:

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что в тот вечер, когда Райх говорил с Элиавом… ты смотрела на них, словно ревнивая школьница.

Она начала было говорить, запнулась и продолжила на иврите:

– Не беспокойся из-за меня, Джон. Мне нужно побывать в Америке… какое-то время… все обдумать.

– И в Чикаго ты будешь думать, каково это… жить там со мной?

При этих словах она испытала искушение с поцелуем приникнуть к нему и полностью доверить свою жизнь этому мужчине, потому что она успела узнать его как тонкого и благородного человека, честного во всех своих действиях и способного на глубокие чувства; но она не могла себе позволить ни малейшей уступки. Она медленно отошла от него и, пройдя по камням Израиля, отправилась упаковывать золотую менору, которой предстояло лететь в Америку.

Глава вторая Уровень XV Поедатели пчел