Источник

– Это всем вам. Мы вернулись. – Эхо этих легкомысленных слов поразило его, и он тяжело опустился на одну из мраморных скамеек, поставленных здесь Тимоном Мирмексом во времена Ирода. Поставив бутылку в стороне, он закрыл лицо руками. – Веред! – прошептал он, и, поскольку тут никто не мог его услышать, кроме привидений, он признался, как он одинок и несчастен, как отчаянно он хотел жениться на этой маленькой еврейской умнице. В этот момент одиночества его не покидало смутное ощущение, что не сможет найти себе жену-католичку в Чикаго – так же как Илану Элиаву не удастся найти еврейскую невесту в Иерусалиме. И так же, как могучему отцу Вилспронку, им придется годами скитаться по Святой земле, но они будут все так же одиноки – голландец женат на церкви, немецкий еврей – на идее государства, а он, ирландец, одержим философским анализом истории. – Веред, Веред! – бормотал он. – Ты могла бы спасти меня.

– Старые повесы надрались, – весело сообщил он, поднявшись на поверхность. – Они считают, что, если цивилизация смогла произвести такую прекрасную вещь, как шампанское, им стоило бы как можно скорее приступить к деланию детей, все ускоряя этот процесс.

– Как они могли усвоить эти прекрасные идеи, – спросил Табари, – если в их времена живой речи еще не существовало?

– Молча, – объяснил Кюллинан. И в тот же день он улетел в Чикаго.

Последним, кто спустился в туннель перед тем, как его закрыли до следующего года, был Илан Элиав. Он испытывал глубокое сожаление, что ему приходится покидать раскопки в преддверии таких волнующих лет. Добравшись до источника, он, полный мрачности, сел у прохладной воды, которая так многим дала жизнь. Все это, конечно, началось не просто двести тысяч лет назад, пришла ему в голову мысль. Еще ниже должны лежать остатки долины, куда животные всегда приходили на водопой, а там, прячась за деревом, их подстерегало какое-то создание, которое миллион лет назад пришло сюда из Африки, и в руках оно держало тот первый камень Израиля, который стал оружием. Так было положено начало, когда этот первобытный человек, сгинувший в дали времен, раздвигая тростники волосатыми руками, подобно дикому зверю, приходил сюда напиться воды; тем не менее, Элиав чувствовал свою общность с этим охотником. «В Цфате мы, евреи, держали в руках камни – и больше у нас ничего не было. Так же как в Акко и Иерусалиме. – Он погладил влажную прохладную землю. – А теперь мы снова начинаем подниматься». И он двинулся в долгий обратный путь к ждавшему его Табари.

Едва только увидев араба, он сказал то, о чем все время думал:

– Приведи все свои записи в порядок, Джемал. Кюллинану придется самому заканчивать тут раскопки.

– Почему?

– Я перехожу на кабинетную работу. Завтра премьер-министр сообщит об этом. И ты будешь моим первым назначением. Генеральным директором.

Табари отпрянул.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь? – с подозрением спросил он.

– Более чем, – ответил Элиав. Он положил руку на плечо Табари и подвел его к краю раскопа, где они присели на камни, которые когда-то были частью синагоги-базилики-мечети-церкви, а теперь служили еврею и потомку семьи Ура – так же как века назад их предкам. Оба были прекрасными людьми в расцвете лет: высокий и серьезный аскетичный еврей с впалыми щеками и сдержанной манерой поведения – и полноватый, загоревший до черноты выходец из рода Ура, отец пяти детей, обладающий живым умом и искренней улыбкой. На раскопках они составили отличную деловую команду, которая не боялась брать на себя ответственность за решения и умела создавать творческую атмосферу. Они были живым воплощением бурного и плодотворного сотрудничества иудеев и хананеев четыре тысячи лет назад. Его же придерживались евреи и арабы тысячу триста лет после появления ислама.

– Пришло время, когда мы, евреи и арабы, должны по-настоящему помириться друг с другом, – начал Элиав. – Похоже, что нам придется долго сосуществовать бок о бок в этой части мира.

– Что-то мне не хочется быть частью этого эксперимента.

– А поскольку в тех делах, которыми мне придется заниматься, ты разбираешься лучше всего…

– Если ты приглашаешь меня, тебя ждет сущая чертовщина.

– Так и будет. Но мы должны верить, что придет день, когда Насер назначит еврея на такую же важную должность. И он это сделает.

– Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, Илан.

– С неприятностями я справлюсь. Если меня выставят, я вернусь сюда и буду жить за счет Пола Зодмана.

– Но тебе придется по уши влезть в арабо-еврейские отношения, и я помешаю тебе.

– Нет. Ты поможешь. Ты докажешь, что даже в этих непростых местах арабы и евреи могут дружно работать рука об руку.

– Да во всем Израиле не найдется и шести человек, готовых в это поверить.

– Ты один из этих шести, и наша задача – увеличить их количество.

– Меня всегда восхищало, что ваш еврейский Бог прекратил человеческие жертвоприношения. А ты восстанавливаешь их.

– Я пытаюсь восстановить нечто куда более древнее. Братство, которое должно существовать на этой земле. Ты берешься помочь мне?

Подумав над приглашением, Табари сказал: