Источник

– Детей? – с трясущимися руками переспросил Цадок. Он слышал о таком боге, еще когда его люди шли на север.

– И в завершение танца женщины, такие как мы, кидаются обнимать мужчин-проституток, а их мужья уходят в темные помещения с проститутками-женщинами.

Цадок отпрянул, когда ходившие за водой женщины завершили свой рассказ:

– И там сейчас много наших ибри, которые приносят жертвы чужим богам.

– Мерзость! – вскричал Цадок, снова произнеся это ужасное слово, которое пугало его, но, произнесенное, его уже нельзя было взять назад.

Покинув свой шатер, он много часов бродил в одиночестве, пока не сгустилась ночь. Из-за городских стен до него доносились звуки бурного веселья и грохот барабанов. Он видел дым от костров. Но после полуночи, еле волоча ноги от усталости, Цадок забрел в оливковую рощу и почувствовал присутствие существа, которое мягким голосом обратилось к нему из-за ствола дерева:

– Это ведь ты произнес, Цадок: «Этот город – воплощение мерзости».

– Что мне делать?

– Это было твое слово. И теперь ты за него отвечаешь.

– Но что же я должен делать?

– Мерзость должна исчезнуть.

– Этот город, эти стены?

– Мерзость должна быть уничтожена.

Цадок опустился на колени перед этим голосом, преклонившись перед оливковым деревом, чтобы скрыть искаженное ужасом выражение лица, и, стоя в этом смиренном положении, заговорил о сотрясающей его жалости к обреченным обитателям города.

– Если я смогу устранить эту мерзость, – взмолился он к своему богу, – будет ли спасен город?

– Он будет спасен, – с состраданием ответил бог, – и все его камни останутся на месте.

– Да будет воля твоя, Эль-Шаддай, – вздохнул старик, и вокруг него воцарилась тишина.

Ни с кем не советуясь, патриарх завернулся в плащ, взял свой посох и двинулся через ночь. Сердце его горело любовью к людям, которых он собрался спасти. Он постучал посохом в городские ворота и крикнул:

– Просыпайтесь, и будете спасены! – Но стража не позволила ему войти в город, и он снова заколотил посохом, крича: – Я должен спешно увидеть правителя!

Крики разбудили Уриэля. Когда он посмотрел в прорезь бойницы, то увидел, что этим посланником был его соратник Цадок.

– Впустите его! – велел Уриэль страже.

Как жених, спешащий к своей суженой, старик ворвался в покои правителя и закричал:

– Уриэль, Макор может быть спасен!

Сонный хананей почесал бороду и спросил:

– О чем ты говоришь, старик?

– Ты должен всего лишь положить конец этим мерзостям!

– Каким именно?

Задыхаясь от радости, старик объяснил:

– Ты должен уничтожить храм Астарты и огненного бога. – И затем великодушно добавил: – Вы можете и дальше почитать Баала, но должны признать верховенство Эль-Шаддая.

В глазах Цадока горел тот фанатичный огонь, на который Уриэль обратил внимание еще при первой их встрече.

– Раньше ты этого никогда не требовал, – сказал Уриэль.

– Направь этот греховный город на путь истинного бога, – не слушая собеседника, высокопарно потребовал ибри.

Рахаб проснулась от звуков их голосов и вошла в комнату. На ней была ночная сорочка.

– Что говорит этот старый кочевник? – спросила она.

Цадок почтительно приветствовал ее, словно она была любимой дочерью.

– Уговори своего мужа склониться перед волей Эль-Шаддая.

– Что тут за сумасшествие? – обратилась она к изумленному мужу.

– Макор может быть спасен, – взволнованно объяснил Цадок, – если вы положите конец храмовой проституции и перестанете скармливать детей огненному богу.

Рахаб расхохоталась:

– Это не проституция. Те девушки – жрицы. Твоя собственная дочь Леа сама посылала Зибеона возлежать с ними, так же как я посылала Уриэля, когда была беременной. Чтобы легче прошли роды. Эти обряды, старик, необходимы, и у твоей дочери здравого смысла больше, чем у тебя.

Цадок не слышал слов Рахаб. Он был в таком возбуждении после предложения Эль-Шаддая спасти Макор, что ожидал от других точно такой же реакции, но, когда той не последовало, он растерялся. И прежде чем он успел отреагировать на упоминание имени его дочери, к ним присоединился Зибеон, приведя с собой Леа. При виде отца с растрепанной бородой, растерянного и постаревшего, Леа, полная сочувствия, кинулась к нему и принялась целовать, но тут до него дошел смысл слов Рахаб, и, посохом отгородившись от нее, он спросил:

– Ты посылала своего мужа к проституткам?

– Я ходил в храм, – ответил Зибеон, – чтобы при родах оберечь твою дочь.

Патриарх с жалостью посмотрел на своего зятя и сказал:

– Ты совершил мерзость.

– Но ты согласился, что у меня есть право свободно поклоняться Астарте, – запротестовал тот.

И тут вмешалась Леа:

– Это я сама попросила его. Ради меня.

Голос Леа, произнесший эти слова, изумил старика, и он наклонился, всматриваясь ей в лицо. Страшная мысль пришла ему в голову.

– Леа, ты тоже предлагала себя мужчинам-проституткам и так же отдавалась им?

– Да, – бесстыдно ответила дочь. – Так женщины Макора поклоняются богине.

– И если у тебя будет сын, ты отдашь его огненному богу?

– Да. Таков обычай этого города.