Слизь оказалась на удивление мягкой и похожей на жидкий кисель. Она и пахла чем-то пряным. Через минуту по жилам разлилось блаженное тепло, желудок разгладился и воин погрузился в целебный сон.
Скахет с удовольствием поскрёб бинты. Рана под плотной повязкой отчаянно чесалась — верный признак того, что заживает. Попробовал встать. Голова слегка кружилась, но ноги не дрожали.
Через пару минут удалось натянуть портки. Возле умывальника нашёл новёхонькую бритву и с удовольствием соскрёб с подбородка щетину. Затем кое-как оделся — это оказалось сложнее, но он справился.
Выглянул в коридор. Справа — тупик с треугольным окошком, слева — уходящая вниз лестница. Скахет перегнулся через перила. Откуда-то снизу, доносились звуки, которых он поначалу не разобрал. Потом понял — кто-то колет дрова. Туда он и направился.
Колин стоял у раскрытого окна и дышал прохладным влажным воздухом. За окном царил пасмурный день, и небо елозило по крышам тяжёлыми свинцово-чёрными тучами. Во внутреннем дворе лекарского дома слуга укладывал под навес только что нарубленные дрова. Тут же дородная кухарка отчитывала молодого поварёнка.
Холодный порыв ветра швырнул в лицо россыпь холодных брызг. Сержант зябко поёжился и отошёл от окна. И вовремя. Первые капли, самые тяжёлые, взорвались на земле пыльными облачками. Вскоре их стало больше, они слились в сплошные струи и внутренний двор покрылся огромными зеркальными кляксами. Дождь зарядил не на шутку.
— Теперь, дружище, мы здесь застряли надолго, — Скахет подошёл к окну и, морщась от водяной взвеси, выглянул в окно.
— Почему ты так решил? — не поворачиваясь, спросил Колин.
— Сезон дождей, будь он неладен, — воин в который раз поскрёб повязку на боку.
— Полагаешь, дождь прекратится не скоро?
— Не то слово. Сперва дожди, затем снега… А если серьёзно, в путь мы отправимся весной, когда дороги подсохнут.
— И часто у вас такое? — сержант всё же обернулся и посмотрел на друга.
— Каждый год, приятель, каждый год… Привыкай…
— Да уж, привыкнешь тут…