– Верно. Но существовало и еще кое-что, позволявшее больным, хотя бы некоторое время, думать, что их дела идут на поправку. Дело в том, что в воду, которой Услада спаивала свою «паству», добавляли изрядные дозы седативных и обезболивающих препаратов, которые и поставлял покойный Дмитриев.
– Это, несомненно, должно было привести пациентов в состояние ложного умиротворения, – вздохнул Андрей. – А наркотики позволяли на время забыть о боли – вот они и полагали, что «лечение» Услады действует.
– И все же Жихаревой пришлось обратиться к Дмитриеву, – заметил Никита.
– Конечно, ведь опухоль прогрессировала, и тех мизерных доз обезболивающих, что предлагала Услада, не хватало! – подтвердил майор. – Кай предлагал продолжить лечение, но Жихарева отказалась даже от обследования – видимо, гипноз Жемчуговой действовал и избавиться от ее влияния женщина уже не могла.
– И от боли тоже не могла, – пробормотал Кай. – Боже мой, какая...
– Совершенно с вами солидарен, – склонил голову Карпухин. – Вот тут-то Дмитриев и прокололся: одна из медсестер видела, как он передавал Жихаревой наркотики, и рассказала об этом вам. Из-за этого вы и подрались на вечеринке накануне его гибели.
– Но кто же все-таки убил Павла? – спросил Кай. – За что?
– За жадность, полагаю, – ответил Карпухин. – Жемчугова пока молчит, но это не надолго: ее подельница Людмила, ранее не привлекавшаяся, поет, как курский соловей, так что, рано или поздно, и Марьяшке придется заговорить! Кроме того, у нас есть еще ее сожитель, Онищенко, а он – мужик сговорчивый, готовый сотрудничать со следствием, да и Кузя без дозы долго не продержится. Так что через денек-другой все трое будут драться на кулаках за право поведать мне как можно больше, чтобы получить как можно меньше в тюремном эквиваленте. По словам Барановой, Дмитриев перестал довольствоваться «зарплатой», которую ему платила Жемчугова, и попросил прибавки. Требования показались ей непомерными, и она предложила парням из спортзала, которые снимали у нее помещение под лестницей, «разобраться» с жадным мужиком. Не думаю, что они собирались его убивать, да, видно, перестарались. Кай, со своими неприязненными отношениями с покойником, подвернулся как нельзя кстати – особенно когда муж Вакуленко рассказал о том, что именно Дмитриев натравил на него Комиссию по этике!
– Да, но вы еще не объяснили, как ограбление склада связано со всем этим делом? – заметила Агния.
– Так уж вышло, что Павлу случайно стало известно о том, что грядет проверка на медскладе, а этого никак нельзя было допустить – слишком большую недостачу она могла обнаружить. Вот тогда-то у нашего «квартета» и родилась мысль о том, чтобы инсценировать ограбление. Они и поживиться смогли, растащив львиную долю наркоты, и подозрение с себя сняли, так как завскладом и сам вроде пострадал – получил по башке, попал в больничку... Короче, отлично все обтяпали: проверка так ничего и не выявила, дело об ограблении передали какому-то следователю, который благополучно его закрыл, и – концы в воду.
– Но тут появляешься ты, как Чапай – впереди, на белом коне! – усмехнулся Лицкявичус.
– Нет, это Лиля, Леонид и Агния, скорее, впереди и на белом коне, а я так – в хвосте и на полудохлом ишаке, – поморщился майор. – Так что в деле об ограблении белых пятен почти не осталось – в отличие от дела «Святого источника». Но мы и те замажем, можете не сомневаться!
– Да мы в тебе никогда и не сомневались, – заверил Карпухина Андрей.
– А как же насчет комиссии? – спросил Кай.
Все видели, что ему весьма неприятно задавать этот вопрос.
– Можете не волноваться насчет этого: я передал все факты господину Толмачеву. Видели бы вы его лицо, когда стало очевидно, что вы не имеете отношения к гибели пациенток и уж тем более – к убийству Дмитриева. Похоже, Толмачев так надеялся «выявить» врача-оборотня!
– Это как раз в его духе! – скривилась Агния. – Значит, вердикт ясен: и Жихарева, и Вакуленко умерли потому, что сами отказались от помощи Кая?
– Вакуленко – да, но не Жихарева. Вчера вечером я задержал Полину Стаценко, единокровную сестрицу Ольги, по подозрению в ее убийстве.
– Полину?! – не веря, вскрикнула Лиля. – Не может быть! Почему?