Источник жизни

Сидоров приоткрыл дверь. Внутрь зимовки вполз молодой киргиз, на спине у него лежал окровавленный человек — пограничник Охапкин, сброшенный бандитами в пропасть за кишлаком Сары-Бай. Он упал в глубокий снег на дне ущелья, и это спасло его.

— Я видел, как они его бросали, — сказал киргиз. — Я комсомолец. Меня зовут Джурабаев, меня отец послал, я — сын Сулеймана.

Охапкину перевязали раны, напоили его водой.

— Куприн попал в засаду, — едва слышно прошептал он.

5

В конюшне, куда втолкнули избитых и связанных по рукам и ногам пограничников, было темно.

На дверях звякнул замок, голоса басмачей удалились.

— Сомов, как ты? — тихо позвал Куприн.

— Цел я, товарищ командир, голову малость разбил.

— И я жив, — отозвался Багиров.

Перевернувшись на спину, Куприн почувствовал под плечом что-то мягкое.

Вскоре глаза привыкли к темноте, и он разглядел рядом человека.

— Товарищ, откуда ты?

Человек не отвечал.

После полудня двери растворились, и Куприн увидел, что рядом лежит председатель кишлачного совета Рехим-бай. Во рту у него торчал кляп.

В конюшню вошел человек с черной бородкой клинышком и отекшими веками, а следом за ним два басмача втащили обессиленного, окровавленного старика. Перевернувшись на бок, Куприн с трудом узнал в старике чабана Сулеймана. Лицо его было страшно изуродовано, на губах пузырилась алая пена.

Бросив чабана на пол, басмачи подошли к Куприну. Толкнув его ногой, один из них сказал на ломаном русском языке:

— Твоя принимает веру Магомета. Мангитбаев честь предлагает.

— Думай, пожалуйста, до второй восход солнца. Ничего не придумаешь, — уши режем, нос режем, снова думаешь, — добавил человек с отекшими веками.

Куприн не ответил.

Басмачи заткнули пленным рты свалявшейся бараньей шерстью и, смеясь, ушли, заперев двери.

Время тянулось мучительно медленно. Куприна томили голод и жажда. Во рту было кисло и противно до тошноты. Кто-то из пограничников перекатывался с боку на бок, очевидно, желая согреться. Сулейман хрипло стонал.

«Что сейчас на посту у Сидорова? И на заставе? Может быть, на них уже напали басмачи… А мы здесь, в плену…» — думал Куприн.

Наутро опять пришли басмачи. Сказав Куприну: «Долго думаешь, плохо будет!», один из них вынул у него изо рта шерсть и поднес к губам пиалу, наполненную водой. Куприн отвернулся.

— Ой, скажи, пожалуйста, бай! — Басмач снова заткнул командиру рот и протянул пиалу жадно глядевшему на воду Сомову. Сомов прильнул к пиале, глотнул и тотчас выплюнул: вода была соленая. Басмачи захохотали.

Наступила вторая ночь. Куприн понимал, что сейчас некому прийти им на выручку, и сотый раз проклинал себя за то, что так неосторожно въехал в кишлак.

Слева кто-то продолжал перекатываться с боку на бок. Куприн хотел спросить, кто это, но смог только промычать. Вонючая шерсть слипалась но рту, шерстинки попали в горло. Наконец, напрягая все силы и выгнув шею, он раскрыл рот и чихнул. Кляп вылетел. Потихоньку откашливаясь, чтобы не услыхали часовые, Куприн почувствовал, как кто-то тронул его ногу.

— Это я, — послышался сдержанный шопот.

— Багиров?

— Я, я, — подтвердил пограничник, нащупывая узел и развязывая стягивающие командира веревки.

— Это ты катался? — разминая затекшие руки, прошептал Куприн.

— Я… Боялся, заметят, хорошо, они, дьяволы, ко мне не подошли.

Куприн и Багиров быстро развязали Сомова и Рехим-бая.

— Сулейман! — шопотом позвал командир и, протянув руку, наткнулся на скрюченные, холодные пальцы старика…

Осмотрев конюшню, пограничники решили попытаться сделать подкоп. Они вооружились пряжками от ремней и с ожесточением начали копать твердый, глиняный пол.

6

На шестые сутки осады на зимовке не осталось ни одного сухаря. На девятый день иссяк запас патронов.

— Кончено! — произнес Яков Бердников, поставив к стене винтовку.

— Что ты сказал? — переспросил старшина.

— Патроны кончились, — поправился Бердников и, закашлявшись, схватился рукой за горло: он болел ангиной.

— А сколько у тебя? — обратился старшина к Ивану Ватнику.

— Три обоймы, — ответил Ватник.

— До утра нехватит, — вставил Николай Жуков.

— А у тебя сколько? — спросил Сидоров.

— Пара еще есть…

Восемь суток Сидоров командовал крошечным гарнизоном, отбивая ночные атаки басмачей и не пропуская банду к заставе.

Обнаруженный в зимовке небольшой запас сухарей, рассчитанный на двух-трех бойцов, старшина разделил на десять частей, а потом каждую часть еще на восемь порций.

Рассказ Охапкина о захвате басмачами кишлака Сары-Бай не оставлял сомнений — басмачи окружили заставу Воробьева, который отбивается от них и не может прийти на выручку товарищам, оказавшимся в зимовке. Однако Сидоров не сомневался, что через десять-одиннадцать дней прибудет помощь из Оша. Смог же Ватник проскочить к Ишик-Арту и обратно! Повидимому, и гонец заставы добрался до комендатуры.