Жандармы, а это были именно они, обращались со мной настороженно, но не грубо, даже не ударили ни разу. Надели на руки наручники, на голову черный мешок, после чего куда-то повели и посадили в машину. Пистолет, надо думать, нашли и отобрали, не совсем тупые — вещественное доказательство как-никак.
Мешок с меня сняли примерно через полчаса, и я обнаружил, что сижу в каком-то фургоне с глухим, без окон кузовом, а напротив меня сидит худой и смуглый, с аккуратными, в подражание шахиншаху усиками, жандармский офицер.
Офицер что-то спросил меня, по-видимому, на фарси, язык я уже частично понимал, но ответить ему на его языке не мог.
— Я говорю по-русски. Я посланник при дворе Его Светлейшества и обладаю дипломатической неприкосновенностью.
Офицер тоже перешел на русский, он знал русский, как все персы, пусть даже и похожие на арабов[60].
— Вы можете это доказать?
— Сударь, мои документы находятся во внутреннем кармане моей ветровки, и если вы потрудитесь разомкнуть наручники, я с радостью их вам продемонстрирую.
Офицер расстегивать наручники не стал, вместо этого он ощупал мою одежду и достал все документы, что там у меня были, а также и деньги, сцепленные зажимом. Деньги он, вопреки моим ожиданиям, не сунул в свой карман, а положил на колени, после чего принялся вдумчиво и неспешно, так, как это обычно делают люди, плохо умеющие читать, просматривать один документ за другим. Я молча ждал.
— Что вы делали в Захедане? — наконец спросил жандарм. — Это закрытая для иностранцев зона, сюда нельзя.
— Сударь, как видите, я есть тот, за кого себя выдаю, и мои документы неопровержимо свидетельствуют об этом. Если вы сделаете милость и освободите мои изрядно затекшие руки, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
Окончательно решив, что человек, столь изысканно и витиевато выражающийся, не может быть никем иным, кроме как дворянином, жандарм сделал мне знак встать — в фургоне была высокая крыша, позволяющая стоять в полный рост, и еще место оставалось — и отомкнул наручники. Руки мои и впрямь изрядно затекли от них, потому как местные жандармы надевали наручники со всем усердием. Чтобы впивались в кожу.
— Премного благодарен. — Я начал растирать кисти, чтобы быстрее восстановить ток крови, а то пальцы уже стали неметь.
— Что вы делали в Захедане? — с упорством японской куклы-неваляшки с голосовой платой внутри повторил жандарм.
— Сударь, мое имя Александр Воронцов, я посланник при дворе Его Светлейшества от Российской империи и личный друг Его Светлейшества. Я не намерен давать вам какой-либо отчет в своих действиях, потому как обладаю дипломатической неприкосновенностью.
Жандарм скривился.
— Вы хотите сказать…
— Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказал. Потрудитесь вернуть мне мои документы и вещи.
Не пережал — жандарм сменил тон с повелительно-хамского на несколько другой.
— Сударь, прошу простить за причиненные неудобства, но мы расследуем убийство. Мои люди каким-либо образом нарушили закон в отношении вас?
— Не думаю. Хотя я плохо знаю ваши законы.
— Сударь, для нас важна каждая мелочь, и мы просим рассказать о том, что вы видели сегодня…
Я примерно прикинул — возможно, какую-то помощь и стоит оказать, в конце концов, люди делают свое дело. Да и в ответ пару вопросов задать можно.
— Их было двое, оба на мотоцикле. Стрелял второй, тот, что сидел на месте пассажира, из автоматического оружия.
Жандарм кивнул.
— Вы точно видели, что стрелял второй?
— Да, точно.
— Хотя…
— Да сударь? — насторожился жандарм.
— Я испугался. Понимаете, люди заметались… настоящий бардак, да еще и стрельба, а я просто испугался и упал.
— Упали, сударь?
По глазам я пытался понять, то ли это, что от меня хотят услышать, и понял — именно то. Полиция везде, увы, одинакова.
— Да, упал.
— То есть вы не до конца уверены в предыдущих показаниях.
— Да… наверное, да.
— То есть вы не видели, кто стрелял?
— Видел… стреляли с мотоцикла.
— А сколько там людей было?
— Не уверен. Возможно, один, возможно, двое.
Жандарм едва заметно улыбнулся.
— Вероятно, всё так и было. А что произошло потом?