Истоки

Лейтенант Петраш был молодой стройный брюнет. Отложив книгу и откинув со лба длинные густые волосы, он сделал два шага навстречу вошедшим, не выпуская из рук карандаша.

— Ну, вот и Томан, — сказал Фишер, бесцеремонно усаживаясь на кровать Петраша.

Томан невольно покраснел. Петраш подставил ему свой стул. Не глядя на гостя, он произнес:

— Мы слышали, австрийцы предали вас анафеме. А вы не обращайте внимания. У нас на все свои, чешские критерии.

И Петраш, покашляв, бросил взгляд на книгу в желтой обложке, которую читал перед этим.

— А я им и не навязываюсь, — после небольшой паузы возразил Томан независимым тоном. — Моя бы воля — я и теперь не пришел бы сюда. И, надеюсь, недолго тут пробуду.

— Да и мы тут будем не дольше вашего, — решительно заявил Фишер. — Мы ждем вас, человека, который действительно их не боится.

За дощатой стеной, в первой комнате, из которой они только что вышли, раздался шум торопливых шагов и голоса:

— Где он?

Фишер стукнул кулаком в стену.

— Алло! — крикнул он. — Парад назначается в «штабе», возле «Berlitz School!» [163]

Потом, пригласив Томана, он вышел с ним из барака.

Сухое небо с беспечным солнцем уже впитало в себя черную тучу, и ветер улегся. Стояла веселая, тихая погода — будто из какого-то знакомого, но давно покинутого мира. Навстречу попадались только австрийские офицеры. С одними Фишер небрежно здоровался, мимо других проходил с нарочитым невниманием. Все встречные оглядывались на них, и о каждом Фишер мог что-нибудь рассказать. Здесь были румыны, поляки, русины, немцы…

— В общем — австрияки! — подвел итог Фишер.

Но вот среди встречных стали попадаться и чехи.

— Чехи! — ухмыльнулся Фишер. — Но — с гибкой спиной. Вон, видите, — он кивнул в сторону одного из них, — лейтенант Влчек, к примеру. Чистокровный чех. — Фишер, разгорячась, пожал округлыми плечами. — Он создал трусливую теорию о войне. По мнению пана Влчека, война эта — вовсе не столкновение между немцами и славянами. И вообще немцы — кроткие овечки.

Фишер даже остановился, так он был возмущен.

— Вам не угадать кто, по его теории, виноват… Англичане! Англичане, ха-ха! — которые вступили в войну… без армии! Когда он первый раз излагал этот бред, наш Горак ему чуть зубы не выбил. И благо был бы дурак — так нет же! Он далеко не глуп. Просто — трус или негодяй.

Позади последнего в ряду нового коричневого барака, где еще продолжали строить, лежали аккуратно сложенные бревна и доски. На самом верху штабеля белых тесаных балок было написано красной краской:

THE BERLITZ SCHOOL

На сложенных балках белели рубашки — там грелись на солнышке молодые простоволосые люди; другие гоняли кожаный мяч по бывшему плацу за штабелями. При виде Фишера и Горака с Томаном те, кто валялся на балках, закрыли книжки и стали слезать.

— Это — «блажные кадеты», — объяснил Фишер и крикнул в сторону плаца: — Э-эй!

Игроки бросили мяч и помчались навстречу. Томан сразу узнал тех, которых видел у зубного врача в лазарете. Покраснев, он поздоровался с ними. Фишер, кинув вызывающий взгляд на окна крайнего барака, влез на кучу щепок.

— Друзья!

Шум вокруг Томана стих.

— Представляю вам нового, а вернее — старого знакомого, товарища нашего, лейтенанта Томана, и приветствую его в нашей среде от имени всех добрых чехов. Мы знаем о нем больше, чем он полагает. Мы встречаем его в нашей чешской семье тем сердечнее, чем сильнее ненависть определенных элементов к стойким чехам.

В замешательстве Томан то краснел, то бледнел, а маленький коренастый Фишер, выкрикнув последнюю фразу, набычился, как борец, готовый схватиться с противником, и, послав еще один задорный взгляд к крайнему бараку, закричал еще громче.

— Скажем прямо лейтенанту Томану — чем сильнее травили его, тем нетерпеливее мы его ожидали! — Он раскинул короткие руки. — Потому что он — наш… на все сто процентов!

После этого он слез с кучи щепок, пожал Томану руку и воскликнул по-русски:

— Знакомьтесь, господа!

У Томана зашумело в ушах, все по очереди подходили к нему, жали руку, засыпали улыбками — серьезными, вежливыми, дерзкими, бодрыми, озорными… Фамилий он, конечно, не запомнил. Те, которые могли похвалиться знакомством с ним еще по лазарету, теснились поближе. Фишер показал ему на остальных, стоявших кучкой:

— Вот это наши кадеты.

Какой-то долговязый юноша с неуклюжими руками и мальчишескими манерами вышел из кучки вперед и с угловатым комизмом изобразил выпад рапирой, воскликнув при этом:

— Да, да!

То гасконцы-кадеты идут,
Кадет Блага их капитан!

— Одним словом — «блажные кадеты», — засмеялся Фишер.

Фишер и Блага во главе своих «блажных кадетов» вывели Томана на широкую улицу между бараками и городскими садами. Первым делом ему показали «штабной» барак, а потом стали прогуливаться на глазах у всех пленных — нарочно, чтоб показать свое бесстрашие. Это была стайка молодежи, связанная горячей дружбой незрелых лет.