А через некоторое время болгарская армия снялась с греческого и сербского фронтов и форсированным маршем бросилась на части румынской армии, которые отступали без всякого сопротивления. И вместе с передовыми частями болгарской армии шел и сын прадеда Благо, мой дед Цено…
Старостой нашего села в то время был человек, которому люди дали прозвище Шишков, пузатый, значит. Сначала этот прилизанный красавчик незаконно увел нашу телочку, якобы на мясо для фронта. Потом начал домогаться моей бабушки, которая с презрением отшила наглеца. Бабушка Пена была красивая и гордая женщина. Она написала деду на фронт письмо, в котором сообщила обо всем этом. И когда наши передовые части вслед за румынами вошли в село, дед, не заходя домой, в полном боевом снаряжении, отправился прямиком в корчму, где обычно собирался народ. Увидев там старосту Шишкова, холеного и самодовольного, дед снял с плеча винтовку, поднял её над головой и сказал:
– Тихо, друзья мои и односельчане! Я вам скажу одну важную вещь, а вы помогите разобраться!
В корчме воцарилась тишина, и он продолжил:
– Когда мы в холод и в зной кормили вшей в окопах, когда под пулями шли в атаку, вот этот мерзавец здесь, в тепле и сытости, чем занимался? Щупал наших жен? Самовольно отнял у моей семьи корову? Скажите, так ли это было?
Люди, находившиеся в корчме, единогласно подтвердили правоту сказанного. Дед продолжал:
– Раз так, то считаю, что по правилам военного времени будет справедливым сурово покарать негодяя!
И, передернув затвор винтовки, он направил её на старосту. Тот рванул с места, затесался среди людей и пулей вылетел из корчмы. Дед выстрелил в потолок. И тут в корчму вошел командир взвода, в котором дед был командиром отделения.
– Отставить стрельбу! Что здесь происходит?!
– Веселимся, господин поручик! Это же мои односельчане.
У деда Цено было твердое намерение проучить подонка на виду у всех, чтобы в селе знали, что несправедливости он не потерпит. И он сделал это!
Вообще-то, дед был очень добрым человеком, но когда сталкивался с негодяями, становился решительным и нетерпимым. Он рассказывал нам о таком страшном случае на войне. Перед тем как сняться с греческого фронта, вместе с передовыми частями он ворвался в одно село со смешанным болгаро-греческим населением. Оно оказалось полупустым, кроме беспомощных стариков и малых детей в нем никого не было. В том отделении, где дед был командиром, служил цыган по имени Али, про которого ходил слух, будто он поднимал на штык грудных детей… Дед стал наблюдать за ним. Как только солдаты вошли в один из домов этого села, цыган сразу пронзил штыком детскую колыбель вместе с ребёнком и закричал «ура». Значит, не врали… И вот из-за таких выродков греки называли болгар дикими зверями… Охваченный гневом, дед решил покарать убийцу, схватил висящую на стене пилу, прижал голову цыгана к детской кроватке… Но командир взвода выстрелил вверх и скомандовал: «Отставить! Марш вперед!» Так Али избежал наказания от моего деда, но кара Господня не обошла его, вскоре он был убит в бою. Дед же Цено за 5 лет на передовой, пройдя все тяготы и испытания, все атаки, бои, в том числе и рукопашные, ни разу не был ранен. Говорил, что иногда специально высовывал из окопа то руку, то ногу, незаметно для начальства, конечно, ведь в военное время за такое бы расстреляли… Он хотел быть раненым только для того, чтобы хоть немного, хоть чуть-чуть передохнуть в лазарете… Но, видно, была не судьба. Пули свистели вокруг, рядом падали боевые товарищи, а его ни разу не задело.
А когда началась Первая мировая война, дед попал в плен к французам. Вспоминал он эти годы как самые легкие в своей военной жизни. Почти два года он находился в европейской высококультурной стране, где даже для военнопленных были хорошие условия и каждый мог проявить себя. Так, французы, узнав о его способностях, стали давать ему такую работу, которую он знал и любил: ремонтировать домашнюю утварь, чинить мельницы, станки и прочее. Сперва он трудился в мастерских, а потом попал в офицерскую столовую, так как умел и хорошо готовить. От вкусной еды и спокойной жизни дед даже поправился. Там, во Франции, он где-то раздобыл трехструнный тамбур* и стал играть на нем, развлекать господ офицеров. Надо сказать, что мой дед хорошо играл на тамбуре, но за 5 лет войны, естественно, не прикасался к нему. Так что, получив в плену инструмент, уже не выпускал его из рук. И все же, даже при такой жизни, которая после окопов казалась раем, по словам деда, он очень скучал по семье, по жене и детям, по родному краю, поэтому ждал с нетерпением окончания срока плена. И этот момент настал, его отпустили домой.