Если бы это было только дело (вопрос об) умственной заторможенности, миссионер мог бы реагировать на это (встретить это) с большим оптимизмом и усилиями; однако, поскольку миссионер скользил дальше вниз по пути разочарования, он чувствовал дьявольскую порочность китайского процесса познания (С. 69). «Их умы, как представляется, отливаются в иную форму (матрицу); и их мысли отливались в манеру, своеобразную (удивительную) для них самих», – жаловался Медхерст (С. 69–70).
Для того чтобы проиллюстрировать эту порочность, некий миссионер подробно описал, как китаец сжег большой лист бумаги с крупной печатной надписью на нем по-китайски: «Тот, кто верит в меня, никогда не умрет; однако же тот, кто верит не в меня, умрет». <…> Другие миссионеры сообщали, что многие из их потенциально обращенных видели в распятии Христа доказательство того, что он не был настоящим Богом. Один китаец даже предположил, что Христос заслужил свою позорную смерть за то, что отверг своего природного отца, Иосифа! Такова была извращенная логика и порочная природа мышления китайцев, с которой миссионеры должны были столкнуться, предпринимая попытки спасти Небесную империю (С. 70).
Понятие бога в трактовке американцев, миссионеров-протестантов, в случае с китайцами при попытке обратить их в христианство не стало предпосылкой решения вопроса о взаимоотношениях. Оно не сближало американцев и китайцев, а разделяло и отдаляло одних от других.
В дальнейшем становилось все более очевидно, что ни религия, ни идеология в представлении о них других частей человечества не были приемлемы для китайцев. Более того, все это оказывалось, с точки зрения китайцев, тем, что следовало в конечном счете китаизировать, превратить в собственность китайцев, в орудие осуществления ими своей глобальной стратегии.