- Мазут нужен? Да-с, задача, батенька мой. А мы только что вынесли решение Совета Обороны об экстренных мерах по экономии топлива... Ну что ж, найдутся у вас нефтеналивные суда?
Ленин встал, откинул назад и слегка набок голову, потирая ладонью лоб, сделал несколько мелких проворных шагов. И тут Денис почувствовал то общее, что было у молодого Ульянова и зрелого Ленина, - энергию. Денис тоже встал. Он прикинул в уме все, что было ему известно о баржах.
- Подберем, Владимир Ильич!
- Отлично! Правительство примет все меры, астраханские рабочие помогут. Вооруженные команды пошлите из рабочих. Бронепоезда нам нужны вот как! К зиме мы должны освободить Волгу от врагов. Не позже! Позже не имеем права. Передайте товарищам рабочим: больше оружия! Больше организованности, выдержки. А что касается контрреволюционеров и проституток, разлагающих армию, то, я думаю, следует расстрелять несколько... - Ленин помолчал минуту, припоминая что-то, потом, щурясь, заговорил: - Крупновы, Крупновы... первомайская демонстрация... Вы не принимали участия?
Денис сказал: на той демонстрации зарубили брата Евграфа, а он отделался каторгой.
Ленин взглянул на руки Дениса, окольцованные костяными мозолями, как браслетами, нахмурился.
- Брата убили, - тихо сказал он. Глаза его затуманились, исчезли лучистые морщины. Далекая ли родина Симбирск с могилой отца на монастырском кладбище близ Свияги вспомнилась ему, воскресли ли в душе те страшные минуты отчаяния матери, когда узнала семья о казни Александра, детские ли годы и вечерняя ли тишина на Волге вдруг привиделись ему, но только Ленин долго смотрел на окно, уже обрызганное рассветом. - Нам невероятно тяжело, товарищ Крупнов. Возможно, будет еще тяжелее. Но мы победим, - сказал Ленин, энергично потирая руки. - Нам нужна правда, только правда... Правда за нас, ложь против нас...
Записка Ленина к Денису обошла десятки рабочих рук, а потом, в мазутных пятнах, попала в дубовый ящик, где хранились первые прокламации и брачное свидетельство, навсегда скрепившее жизни Дениса и Любавы.
Давно это было. Денис замкнул ящик, закурил трубку. Заслоненный лиловой тучей, померк закат.
- Думаю, Юрас, не часто ли мы утешаем себя выдумками? - сказал Денис. - Вот Савва наш прихвастнул на пять процентов...
- Согрешил, но покаялся на конференции.
- Легко каялся! - жестко оборвал Денис. - Колотил себя в грудь, а удары получались, будто по мешку с ватой бил. Правда не любит недоговорок. Подумай, товарищ секретарь, что будет с нами, если все начнут вот так приукрашивать? Летчик подымется на семь, а скажут на восемь километров. Хлеба намолотили, к примеру, сто пудов, а в рапорте проставим на пятьдесят больше. Кому придется расхлебывать? Статистикам? Черта с два! Рабочим, коммунистам - вот кому!
- Неприятные слова говорите вы, отец.
- Лучше неприятные слова, чем плохие дела. И вообще... Начинай с самого себя, наведи порядок в своем личном хозяйстве. Семья есть семья, и шутить негоже в таком деле. А о прикрасах, о шумихе скажу тебе: на черта нам нужны павлиньи перья? Перед кем выхваляться? Мы без фанфар шли в бой. Рабочие других стран верили в нас, когда мы в лаптях за революцию дрались. А теперь мы стоим в мире, как несокрушимый оплот.
XX
В садах созревала антоновка; ее нежный аромат - запах меда и вечерней свежести - наполнил влажный воздух. Рыбаки с неводом спустились по скользкому откосу к Волге. Юрий грелся у костра. Стороной проходил ливень, белесым занавесом задернув Волгу, сады во впадине.
Внимание Юрия было захвачено этим близким дождем: пройдет он рекой или поднимется и сюда? На всякий случай Юрий натаскал дров под камышовый навес, пристроенный к деревянной сторожке. Дождь, достигнув пасеки, ближе не продвигался. Шумела листва. Из ливня выплыла женщина и, обходя яблони, направилась к костру. Капюшон закрывал ее голову и лоб. Под тонким мокрым плащом угадывалась сильная молодая женщина. И он сердцем почувствовал Юлю, прежде чем увидел очертания ее лица, блестящие из-под капюшона глаза.
Он стоял, укрывшись с головой брезентовым плащом сторожа, и она, не узнав его, спросила, нетвердо выговаривая "р":
- Дорогой дяденька, нельзя ли душу согреть у твоего огонька?
- Грейся, Осень...
Резким движением руки Юля откинула с головы капюшон, села на кучу мелкого хвороста, вытянула к огню ноги. Повыше черного голенища сапога золотилось загорелое округлое колено.
- Я чувствовал, что встречу тебя.
- Ты просто знал, что я здесь. Но я скоро уйду на каменный карьер, возразила Юля, очищая палочкой налипшую к сапогам грязь.
- На этот раз я не отпущу тебя, Юлька.
Распахнув полы плаща, она повернулась к огню грудью.
- Попробуй.
Шумно зароптал дождь, зашипели дрова, и пламя костра будто присело на корточки.
- Однако, Юрий Денисович, странные контрасты: сбоку печет, сверху поливает. Нет ли местечка получше?
- Есть чудесная хижина. Идем! - Он взял горящую головню, пошел, выжигая во тьме узкую тропу.
Открыл двери сторожки, посветил: топчан на козлах, рядом на столике ящик с яблоками, под низкой тесовой крышей вяленая рыба на веревочке.