Истоки (Книга 2)

Теперь уже ничем - ни внезапностью нападения, ни превосходством неприятеля в технике, ни благодушием своих - он не мог оправдать поражения своей армии, потому что это как-то оправдывало его самого. Ничего более ненавистного, чем выгораживание себя, не было для него в эту минуту. Он не видел смысла жить дальше, не вынеся себе приговора. По его вине свершившаяся гибель жены и сына сделала ненужной его жизнь. До омерзения отчетливо увидал Данила себя со стороны: толстый, потный в жалкий, в помятом генеральском мундире лежит перед картой. Три островка окружены синими подковами - остатки его армии.

Вспомнилось, как прошлым летом гостевал у земляков на Волге и бывший красноармеец - старик со шрамом от ожога - ласково угощал махоркой: "Кури, Данила, нашу, высший сорт, от плетня вторая грядка".

И еще пришло на память: как-то во время осенних маневров у советско-германской демаркационной линии, скосив глаза на Юрия Крупнова, прибывшего в подшефную Волжскую дивизию, крикнул боевито, грозя одетому тучами Западу: "Есть чем и есть кому бить врага!"

"Но ведь действительно было и есть кому и каким ключом отвинтить башку фашистам. Что же случилось, родные мои? Не черная же немочь сковала по рукам и ногам, не заспали же мы ум, не обронили ненароком гордость. Где же, на каком ответственнейшем повороте я непростительно зазевался, ослабел душой? Господи помоги мне!" - по давней детской привычке воскликнул про себя Данила.

"Бить надо тебя, Данилка, сукин ты сын, да обивки в тебя же затолкать!" - выругал он себя словами своего отца.

А за спиной звучала все та же простенькая, одноцветная, как шинель, песенка:

...Ведет нас в бой Данила Чоборцов...

Но теперь эта песня оживила в памяти штурм моста через Волгу, свист ветра в стальных сухожилиях ферм. Молодой, сильный, он бежал впереди красноармейцев со знаменем, лишь изредка поглядывая вниз на коричнево-пенистую коловерть у каменных опор моста...

Слезы высочились из прижмуренных глаз, щекотно сбежали по щекам. Сжав зубы до скрипа, Данила унял себя, встал, застегнул китель.

"Сам пойду со знаменем! Это все, что я смогу еще сделать как боец. Как генерал я, кажется, кончился вместе с гибелью моей армии".

Холодов кашлянул.

- Отдыхай, - сказал ему Чоборцов и, заметив его колебание, добавил: Я велю!

Холодов лег затылком на полевую сумку.

Смежив полусонно глаза, он как бы удержал в памяти пламя спички, которую только что зажег генерал... Красно от облитого осенним румянцем вишняка на берегу реки. Близко подступили к нему глаза матери. "Я твоя судьба", - с каким-то пугающим значением сказала она тихим голосом и заплакала. Холодов проснулся.

В обрубковатых пальцах генерала догорела спичка, пустив белесую паутинку дыма.

"И что он переводит спички?" - с неожиданной угнетающей заботой подумал Холодов, не подозревая, что, пока он виделся во сне с матерью, генерал сжег за это время всего одну спичку.

Чоборцов сидел на снарядном ящике. Несколько штабных офицеров окружало его.

- В таком случае исполним последний солдатский долг, - услыхал Холодов голос Чоборцова. И опять, как бывало до этого сна, взяла Валентина в руки сильная, заставляющая о себе думать жизнь.

"Это черта взлета или смерти. Мой момент, моя грань. Мой взлет или провал", - решил Холодов.

- Вырвемся или погибнем, этот вопрос теперь уже для нас не столь важный, - возражал кому-то генерал спокойно, с грустной лаской глядя на стоявших перед ним командиров.

Холодову показалась неотвратимой гибель красноармейцев и генерала. Трезвый ум тут же отчетливо представил злое торжество врага, шагающего по их телам.

- Да. Я сам поведу вас в атаку, - повторил генерал еще спокойнее, вставая со снарядного ящика.

Тугое загорелое лицо Холодова замкнулось в печальном высокомерии, глаза горели диковато-скорбной гордостью. Он презирал окружающих генерала офицеров за то, что они не возражали Чоборцову. И когда генерал остался один (охрана стояла в стороне). Холодов, затоптав каблуком папиросу, попросил разрешения сказать.

Чоборцов оглянулся:

- Говори, Валя.

- Разрешите мне, а не мне, так любому другому командиру организовать бой. Вы должны выйти из окружения, заново создать армию. - Никогда Холодов не говорил со своим Данилой Матвеевичем так горячо и таким тоном. И тон этот удивил и остановил Чоборцова. Но лишь на секунду.

- Я командующий пока, - сказал Чоборцов с усмешкой над собой.

Холодов, чувствуя его колебание, продолжал еще настойчивее:

- Ведь им лестно убить или взять командующего. Не давайте врагу повода к злорадству, пощадите наше самолюбие.

Чоборцов попросил водки. Холодов налил из своей баклажки в алюминиевый стакан. Генерал растер водкой грудь, шею, руки, а остаток выплеснул на ствол сосны.

- Кому передадите командование этим... этим отрядом в случае вашей смерти? - Холодов просто и четко выговорил слово "смерть".

Чоборцов удивленно поднял брови, пальцы левой руки застыли около уса. Задумался, как будто до сих пор, готовя себя к войне, говоря о необходимости умереть, он в то же время не допускал мысли о своей смерти. Внутренне отшатнулся от внезапно подступивших к нему потемок.