Истоки контркультуры

Если мы спросим, кого винить за таких беспокойных деток, ответ будет один: родителей, воспитавших в них анемичное суперэго. Поколение сегодняшних студентов выросло в атмосфере уникальной вседозволенности, характерной для послевоенных лет. Милое вольнодумство доктора Спока (делайте поблажки, приучая проситься на горшок, не паникуйте, узнав о мастурбации, избегайте суровой дисциплины) явилось скорее отражением, чем причиной новой (и мудрой) концепции правильных взаимоотношений родителей и детей, преобладающей у среднего класса. Общество потребления со своим избытком свободного времени попросту не нуждалось в вышколенных, ответственных молодых рабочих – трудоустроиться удавалось лишь малой части выпускников школ, не имеющих профессии. Поэтому средний класс мог себе позволить продлить беззаботность и безалаберность детства; так и поступали, не требуя от ребенка до колледжа овладевать какими-нибудь полезными навыками. Вуз стал загородным клубом, а членские взносы платила семья. Таким образом, молодежь «портили», подводя к убеждению, что жизнь состоит в основном из свободы и удовольствий. В отличие от родителей, которые тоже алкали изобилия и свободного времени в обществе потребления, молодежи не приходится продавать себя в обмен на комфорт или довольствоваться урезанной версией. Экономическую стабильность они воспринимали как должное и строили на ее основе новую бескомпромиссную личность, не лишенную недостатков – безответственности и легковесности, но искреннюю и откровенную. В отличие от своих родителей, вынужденных пресмыкаться перед предприятиями, где они зарабатывают свой хлеб, молодежь у себя дома могла говорить, не боясь, что ее вышвырнут на улицу. Одной из жалких, но, как мы теперь видим, обнадеживающих особенностей послевоенной Америки была спесь и самонадеянность юнцов с одновременным низведением образа главы семьи до полного ничтожества. В каждой семейной комедии за последние двадцать лет папаша оказывается шутом гороховым.

Вседозволенность послевоенного воспитания мало соответствовала стандартам А.С. Нилла[48], но ее хватило, чтобы пробудить честолюбивые ожидания. В детстве нынешних студентов брали на руки, когда они закатывали истерику. Их детсадовские рисунки мамаши прикнопливали на стены в гостиной, всячески поощряя расцветающий талант. Подрастая, детки получали даже собственную машину (или машину семьи в свое пользование) со всеми вытекающими отсюда сексуальными последствиями. Они познакомились со школьной системой, пусть во многих отношениях и давящей, как все они, эти школьные системы, но которая с самой Второй мировой войны гордилась открытием «прогрессивных классов», в которых учили «творчеству» и «самовыражению». Эти годы видели бурный расцвет всяких липовых курсов, где всерьез учили потакать «проблемам становления» подростков. Это схоластическое сюсюканье непринужденно смешивалось с коммерческими усилиями создать тотальную подростковую субкультуру, основанную исключительно на веселье и развлечениях (а на чем же еще может быть основана подростковая субкультура?). Из юности сделали не начало зрелости, а отдельный статус в своем собственном праве, неопределенное положение, которое есть не что иное, как продление детства, и без того проходящего под знаком распущенности.

Конечно, инфантилизация развращала и портила молодежь среднего класса, совершенно не готовя к реальному миру с его безжалостной, хоть и тонко насаждаемой дисциплиной. Молодежь носилась с ребяческими фантазиями, пока не становилось слишком поздно: следовал неизбежный кризис. По мере того как тянулось скучное для избалованных юнцов университетское обучение, суровая технократическая реальность постепенно вступала в свои права. Молодежи внушали, что они уже «большие», но они слишком долго жили, не зная трудностей и лицемерия, без которых немыслима взрослость. «Дженерал моторс» вдруг хочет аккуратную прическу, пунктуальность и подобающее уважение к организационной иерархии; Вашингтон хочет патриотического пушечного мяса, и без лишних вопросов. Такие перспективы отнюдь не радуют тех, у кого за плечами восемнадцать – двадцать лет беззаботного дрейфа по жизни[49].

Часть молодых людей (фактически большинство) мобилизуют необходимую ответственность и приноровятся к прописанным правилам взрослой жизни; другие, безнадежно застряв в своей юности, – нет. Они продолжают отстаивать развлечения и свободу как права человека и начинают задавать агрессивные вопросы тем силам, которые в условиях изобилия настаивают на необходимости постоянной дисциплины – неважно, насколько подсознательной. Вот почему администрации университетов вынуждены играть в фальшивую игру со своими студентами, настаивая, что они уже «взрослые, ответственные мужчины и женщины», а про себя прекрасно зная, что сумасбродным детям нельзя доверять ни малейшей ответственности даже за их собственное образование. Ну как доверить им делать то, что потом найдет применение в технократическом обществе?