Истоки средневекового рыцарства

Франко Кардини Истоки средневекового рыцарства

Рыцарство и его предыстория

Читатель, открывший эту книгу, быть может, сначала испытает чувство удивления. Ее название обещает увлекательное повествование о рыцарстве, романтизированный образ которого у многих сложился под влиянием прочитанных еще в ранней юности сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, о Тристане и Изольде, романов Сервантеса и Вальтера Скотта. Еще больше начало книги Ф. Кардини может озадачить тех, кто свои представления о рыцарстве составил на основе научной литературы. В любом случае понятия «рыцарь» и «рыцарство» в нашем сознании прочно связаны со зрелым средневековьем (XI–XV вв.) в Западной Европе. А уж если речь заходит об истоках рыцарства, то естественно было бы предположить, что они должны быть отнесены к раннему средневековью, а еще точнее — ко второй его половине (VIII–X вв.).

Однако первые же строки этой книги заставляют усомниться в привычном стереотипе. Автор буквально ошеломляет читателя вопросом о том, что думал римский император Валент во время гибельной для него битвы с готами при Адрианополе. Закат Рима, сражение с варварами и рыцарство? Какая между ними связь? Но дальше — больше! Ф. Кардини увлекает нас за собой в глубины времени — от Адрианополя к проигранной триумвиром Марком Крассом битве с парфянами при Каррах, а затем и к не запечатленным в анналах истории, а лишь сохранившимся в поэтической памяти народов да в археологических свидетельствах сражениям древнейших иранских, индоевропейских, германских и славянских племен, к их военному искусству, технике, магии. Педантично настроенный читатель может не без оснований заметить: а при чем здесь рыцарство? Ведь общеизвестно, что рыцарство как особый слой средневекового общества в Западной Европе сложилось лишь к XI в., а достигло своего расцвета в XII–XV вв. Это было военно-аристократическое сословие, возникновение и развитие которого было вызвано укреплением феодализма и возвышением новой служилой знати и дворянства.

Средневековое общество Западной Европы было жестко регламентированным, имело сложную иерархию. Общественное сознание эпохи в самом упрощенном виде мыслило его состоящим из трех разрядов — молящихся, воюющих и работающих. Первые два, по существу, охватывали господствующий класс — феодалов, духовных и светских. Эти разряды были сложнейшими социальными образованиями, связанными внутри разветвленной сетью экономических, политических, юридических и личных отношений, имевшими свои достаточно специфические общественные и духовные интересы. Рыцари входили в разряд «воюющих».

В развитом средневековье статус рыцаря предполагал благородное происхождение (на более раннем этапе в число рыцарей проникали и представители низших, зависимых слоев населения; Ф. Кардини, однако, как представляется, преувеличивает возможность такого продвижения вверх), включение в систему сеньориально-вассальных связей и профессиональное занятие военным делом. Первоначально рыцарство было светским воинством, идеалы которого во многом противостояли официальной церковной морали, но постепенно церковь усиливала свое влияние на рыцарство, все активней использовала его для защиты своих интересов. Рыцарство, включавшее феодалов разного ранга — от королей и герцогов до обедневших странствующих рыцарей, которых с XII в. становилось все больше, — было привилегированной социальной кастой. Сами рыцари считали себя «цветом мира», высшим слоем общества. Итак, связь рыцарства с «классическим» средневековьем не подлежит сомнению. Ф. Кардини же посвящает свое исследование сюжетам, зачастую не только «досредневековым», но даже «доантичным». Нет ли в этом чего-то ненаучного, этакого своеобразного исторического «лихачества»? Думается, что нет. Есть другое — страстное желание проникнуть в тайное тайных истории, докопаться до самых глубинных корней исторических явлений, показать, что история есть великая и неразрывная связь времен и поколений. Ф. Кардини — сторонник такого подхода к истории, о котором столь впечатляюще некогда сказал Томас Манн: «Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет его назвать просто бездонным?… Ведь чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже спустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль… Да, именно «снова и снова»; ибо то, что не поддается исследованию, словно бы подтрунивает над нашей исследовательской неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за которыми, как только до них доберешься, сразу же открываются новые дали прошлого…