Истоки тоталитаризма

Именно в силу подобного недоразумения (возникшего, как видим, благодаря вполне целенаправленной софистике большевистских вождей) у X. Арендт сложилось впечатление, будто и Сталин — продолжавший под видом борьбы с бюрократизмом ленинскую линию на выращивание из большевистского ядра будущего тоталитаризма безумной системы тоталитарно-бюрократического господства — боролся с бюрократией как с «новым классом». И эта борьба, казалось, вполне укладывалась в рамки той ее концепции, согласно которой тоталитарные движения — все равно, утверждали они свою власть под лозунгом «революции слева» или «революции справа», — были изначально враждебны бюрократии как наследию буржуазного общества, каковое нацисты намеревались «ликвидировать», точно так же как и большевики.

Представление X. Арендт о бюрократии явно сложилось по образу и подобию того ее особого типа, который занимал доминирующие позиции в предтоталитарной Германии. М. Вебер говорил в этой связи о рациональной бюрократии современного капиталистического общества, противопоставляя ее традиционно «иррациональной» бюрократии (вообще оставшейся вне поля зрения автора книги). На этом фоне черты иррациональности, которыми была отмечена бюрократия тоталитарного типа, и должны были расцениваться скорее как проявление антибюрократизма, связанного с идеологией «перманентной революции», чем как одна из черт новой бюрократии, балансировавшей между мистикой бесшабашного революционаризма и «подлинной научностью». Вот почему в большинстве случаев, когда фактически речь шла о тоталитарной бюрократии, автор книги предпочитает говорить об «организации», причем понятой скорее технически и формально, чем содержательно, как выражение важнейшего структурного принципа тоталитаризма. X. Арендт совершенно права, когда она решительно выступает против спутывания тоталитаризма с авторитаризмом (чем, кстати сказать, и сегодня так грешат наши политики и публицисты), подчеркивая, что «начало авторитаризма во всех существенных отношениях диаметрально противоположно началу тоталитарного господства» (с. 528). Но с нею трудно согласиться, когда, следуя тому же ходу мысли, она не видит необходимости в том, чтобы выдвинуть в центр своей концепции категорию тоталитарной бюрократии, понятой в качестве носителя абсолютно нового — а именно тотального — организационного принципа, базирующегося на совершенно специфическом понимании эффективности. Принципа, представляющего собой организационно-бюрократическое воплощение «сверхзадачи» тоталитарного господства, нацеленного, по словам X. Арендт, «на упразднение свободы, даже на уничтожение человеческой спонтанности вообще» (с. 528). Степенью приближения к этой «конечной цели» тоталитарная бюрократия и измеряла «эффект» своей деятельности.

Отсутствие упомянутой категории в данном контексте удивляет тем более, что ведь сама же X. Арендт пишет в другой главе, характеризуя предтоталитарные тенденции идейно-политического развития как в Германии, так и в России: «Движения, в отличие от партий, не просто вырождались в бюрократические машины, но осознанно видели в бюрократических режимах возможные образцы организации» (с. 337). В той же связи она упоминает также, называя ее «образцовой», работу Р. Михельса «Политические партии», описывающую процесс «бюрократизации партийных машин» (там же). А вот там, где явно напрашивалось дальнейшее развитие этой многообещающей темы в связи с анализом конкретного социологического механизма установления и осуществления тоталитарного господства, она как бы утрачивает к ней интерес, все дальше углубляясь в рассмотрение его (этого господства) «идео-логики» и ее власти над личностью тоталитарного типа. Судя по дальнейшему развитию этой новой темы, к такому повороту мысли X. Арендт побуждает слишком серьезное отношение к идее «разрушения государственной машины», которую она обнаружила в программных документах как у приверженцев тотальной «революции слева», так и у сторонников тотальной «революции справа». По ее утверждению, именно эта идея, в общем-то оказавшаяся чисто демагогической, отличает истинное (т. е. собственно тоталитарное) движение от того — так сказать, протототалитарного — движения, которое хотя и рассматривало себя, подобно первому, в качестве «партии над партиями», тем не менее не стремилось к «разрушению государственной машины», желая лишь «завладеть» ею (с. 353–354). Между тем фактически под прикрытием этого тотально антибюрократического лозунга совершался диаметрально противоположный процесс — самоутверждение государственной бюрократии нового, а именно тоталитарного типа. Бюрократии, на порядок превосходящей прежнюю бюрократию в количественном отношении и неизмеримо более мощной с точки зрения возможностей ее воздействия (главным образом негативного) на те самые массы, к которым она апеллировала.

VIII