Истоки тоталитаризма

Такое весьма опосредованное возмущение против евреев, которое мы обнаруживаем сначала у некоторых консервативных писателей, иногда сочетавших нападки на буржуазию с нападками на евреев, получило значительный импульс, когда те, кто надеялся на поддержку со стороны правительства или рассчитывал на чудеса, должны были прибегнуть к довольно ненадежной помощи банкиров. Для мелкого лавочника банкир представлялся таким же эксплуататором, каким владелец крупного промышленного предприятия был для рабочего. Однако, в то время как европейские рабочие, на основе своего собственного опыта и марксистского образования в сфере экономики, знали, что капиталист осуществляет по отношению к ним двойную функцию, заключающуюся и в эксплуатации, и в предоставлении возможности производить, никто не мог просветить мелкого лавочника относительно его социальной и экономической судьбы. Его участь была еще хуже, чем участь рабочего, а на основании своего опыта он считал банкира паразитом и ростовщиком, которого он вынужден был сделать своим компаньоном несмотря на то, что этот банкир, в отличие от фабриканта, не имел никакого отношения к его делу. Нетрудно понять, что человека, использующего свои деньги только и непосредственно в целях приобретения больших денег, можно ненавидеть сильнее, чем человека, получающего свои прибыли посредством длительного процесса производства, причем процесса, в котором он сам участвует. Поскольку в то время никто не просил кредита, если мог обойтись без него — а мелкие торговцы уж точно не могли, — то банкиры выглядели как те, кто эксплуатирует несчастья и нищету, а не рабочую силу и продуктивные возможности.

Многие из этих банкиров были евреями, и, что еще более важно, в силу ряда исторических причин фигура банкира вообще носила определенные еврейские черты. В результате левацкое движение низших средних классов и вся пропаганда против банковского капитала приобрели в той или иной степени антисемитскую направленность. Такое развитие событий не получило широкого распространения в промышленной Германии, однако имело большое значение для Франции и в меньшей степени для Австрии. Какое-то время дело выглядело таким образом, как будто евреи впервые вступили в непосредственный конфликт с другим классом, причем в конфликт, в который никак не вмешивалось государство. В рамках национального государства, где функция правительства в той или иной мере определяется занимаемыми им господствующими позициями — позициями, располагающимися над соперничающими классами, подобное столкновение могло даже определенным образом, пусть и чреватым опасностями, привести к нормализации положения евреев.

Однако к данному социально-экономическому аспекту проблемы вскоре добавился другой, которому суждено было в конечном счете сыграть более зловещую роль. Положение банкиров-евреев зависело не от займов, предоставляемых маленьким людям, находившимся в затруднительных обстоятельствах, а от выпуска государственных займов. Возможность давать мелкие займы была предоставлена мелким дельцам, которые подобным образом готовились к таким же многообещающим карьерам, как у их более состоятельных и почтенных собратьев. Социальное недовольство евреями со стороны низших средних классов превратилось во взрывчатое политическое вещество, поскольку считалось, что эти ненавистные евреи находятся на пути к политической власти. Разве не достаточно хорошо были известны иные аспекты их отношений с правительством? Социальная и экономическая ненависть в свою очередь придавала политической аргументации то яростное звучание, которое прежде полностью отсутствовало.

Фридрих Энгельс однажды заметил, что главным действующим лицом антисемитского движения в его эпоху было дворянство, а хор составляла воющая толпа мелкой буржуазии. Это верно в отношении не только Германии, но и австрийского христианского социализма, а также антидрейфусаров во Франции. Во всех этих случаях аристократия, давая последний отчаянный бой, стремилась объединиться с консервативными силами церквей — католической церкви в Австрии и во Франции, протестантской церкви в Германии — под предлогом борьбы с либерализмом во имя христианства. Толпа использовалась аристократами только как средство укрепления собственных позиций для того, чтобы их голос получил более широкий резонанс. Ясно, что они и не могли и не желали организовывать толпу и что они отвернутся от нее, как только достигнут своей цели. Но при этом они определили, что антисемитские лозунги весьма эффективны в деле мобилизации широких масс населения.