Историческая этнология

Кроме того, и в России, и в Армении мы встречаем, если так можно выразиться, народный этатизм (с нашей точки зрения, в обоих случаях провоцируемый специфической общинной практикой). Он имел ряд общих черт — таких, например, как определенная психологическая самоизоляция, а также имплицитное, но упрямое представление о некой известной им (этим народам) государственной легитимности, которая при этом может сколь угодно расходиться с актуальной легитимностью государства, в котором эти народы проживают. Кроме того, и у русских, и у армян народный этатизм обнаруживал себя в любви к большим, сильным, мощным государствам. Армяне, еще в древности утратившие собственное государство, тосковали по государственности, как таковой, обычно хорошо приживались в чужих империях и, если была возможность, чувствовали себя в них чуть ли не хозяевами.

Однако к концу XIX века от былой идиллии русско-армянских отношений не осталось и следа, и порой русским авторам представлялось, что “армяне ненавидят Россию и все русское” [ iv ] . В начале ХХ века дело доходит до вооруженных стычек между армянами и русскими войсками. Причем, в этот период ценностная ориентация ни того, ни иного народа не претерпевает сколько-нибудь существенных изменений. Прибывший вскоре на Кавказ новый наместник граф Воронцов-Дашков докладывал в Петербург, что “всякая попытка обвинить в сепаратизме армянский народ разбивается о реальные факты, доказывающие, напротив, преданность армян России”. [ v ]

Разобраться в том, что произошло, непросто. Этот конфликт имел несколько составляющих, часть из которых относилась к сложностям русского имперского строительства в Закавказье (фактической невозможностью удержать баланс между религиозной и этатистской составляющей русского имперского комплекса), а часть — к сложности взаимодействия с армянами, возникающей именно ввиду схожести ценностных доминант русских и армян того времени.

Действительно, наибольшая противоречивость Российской империи должна была проявиться в ее восточной политике, когда в черту ее государственной границы включались народы, имеющие те же, что и она сама, права на византийское наследство. С одной стороны, в соответствии со своим собственным идеальным образом, Россия должна была эти права признать — отрицать их она не решалась. С другой, логика создания Третьего Рима вела к унификации всей территории Российского государства, что неминуемо выражалось в значительном насилии по отношению к этим народам.