Историческая этнология

Функции компенсации стрессовых факторов, разрушительных и в плане психологического дискомфорта индивидов, и в плане психологической сплоченности социального коллектива, были призваны выполнять многие сопутствующие жизнеобеспечивающей практике человека символические акции. И именно в этом, при полной “бессмысленности” и нецелесообразности в утилитарном отношении этих акций и состоит их конечная целесообразность…

Чем выше уровень тревожности людей в связи с теми или иными угрожающих их жизни и благополучию факторами, и чем в меньшей степени или с меньшей надежностью они могли противодействовать этой угрозе, тем большее место в общем поведенческом массиве жизнеобеспечения занимают символические акции, создающие иллюзию такого противодействия.

(Из кн: Э. Маркарян и др. Культура жизнеобеспечения и этнос. Ереван, Изд-во АН Арм. ССР, 1983, сc. 61–71.)

Таким образом, проблема психологической адаптации человека и человеческого общества выделяется в качестве отдельной важной темы в российской этнической экологии. “К окружающей природной среде люди адаптируются не только в физическом, но и в психологическом отношении. Несомненно, что если группа людей живет в одних и тех же условиях не одно столетие, то такая психологическая адаптация не проходит бесследно; известно о существовании некоторых связей между психологическим складом, темпераментом и природными условиями, хотя причинно-следственные закономерности здесь не всегда четко прослеживаются. В целом механизмы психологической адаптации более гибки и действенны, чем физической, и такая адаптация идет быстрее, но и она требует времени. Люди привыкают к определенному ландшафту, считают его родным. Человек, выросший в холмистой лесной полосе, чувствует себя неуютно при переселении на равнинную степь или морское побережье, даже если климатические условия их очень близки. Характерно, что русские переселенцы в степные районы старались посадить около дома хотя бы одну березку или какое-то другое “родное” дерево, чтобы ослабить острое чувство ностальгии.”[175]

Особо следует подчеркнуть, что в российской этнической экологии и культурологии, в отличие от представителей магистрального направления культурной экологии за рубежом, адаптация рассматривается как процесс приспособления не только к природной среде обитания, но и к среде обитания социальной, сфере "межобщественных (межплеменных, межгосударственных и т. д.) связей и взаимодействий, рассмотренных в перспективе деятельности того или иного общества, с которым они [члены данного общества] вступают в контакт посредством институциализированных мирных (дипломатических, торговых и других), а также военных средств".[176]

Аналогичным образом и относительно того, что касается системы жизнеобеспечения, ее психологической составляющей, подчеркивалось, что ее главным содержанием является “взаимоотношение людей не с природной, а с социально-культурной, этнической средой… Действию стрессогенных факторов противостоит система социокультурных установок, определяющих (иногда в деталях) поведения человека в тех или иных случаях жизни. Абхазы, например, воспитываются в духе социальной дисциплины и самоконтроля и обычно чуть ли не с детства достаточно четко знают, что именно нужно делать в случае ссоры с близким другом или в какой-то другой ситуации; такой установленный этикет предохраняет от чрезмерного нервного напряжения.”[177]

Важная роль психологической адаптации приводит к тому, что культура жизнеобеспечения включает в себя как рациональные, так и иррациональные элементы: ритуалы, легенды, специфические элементы идеологии.

Наличие в культуре иррациональных адаптивных элементов признается и в западной этнологии, однако эти элементы рассматриваются в рамках скорее материальной, нежели психологической адаптации.