Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Правда, сам Срезневский, как стало известно Максимовичу из статьи Погодина, склонялся к мысли, что до монголо-татарского нашествия на всей Руси существовал один общий язык, а южнорусские особенности возникли позже. Это, по мнению Максимовича, также было неверно, но все же лучше полного разделения русского и украинского языков:

Если бы пришлось мне из двух зол выбирать легчайшее, то я лучше согласен признать безразличие (т. е. отсутствие различий. – А.Т.) всей Северной и Южной Руси в древнее дотатарское время, чем разрознять их и разрывать ближайшее их родство до такой степени, как это сделано в твоей нынешней системе[294].

Очевидно, что Максимович был готов идти на уступки, но лишь в одном направлении – сближения двух народов. В последующих письмах Максимович стремился продемонстрировать Погодину, что украинский фольклор все-таки сохранил память о временах Владимира Святославича, а летописи содержат спорадические вкрапления «южнорусской» живой речи, и, наконец, сам этот «южнорусский» (малороссийский) язык уже существовал в Киевской Руси. Все это для Максимовича должно было означать не раздельность историй двух народов, чьи языки сформировались так рано, а напротив – неразрывное единство их общей истории. То, что малороссы уже существовали до монголо-татарского нашествия, означало для Максимовича лишнее доказательство принципиальной невозможности разделения истории, которая сплела судьбы двух народов с самых давних времен.

Погодин, разумеется, отвечал на это письмами, которые публиковал на страницах той же «Русской беседы», и дважды ему возражал в своих посланиях Максимович. Наконец, вероятно, утомившись от спора и стремясь положить ему конец («пора нам прекратить наш спор в “Русской беседе” хоть перемирием»), Максимович в 1857 году опубликовал последнее письмо Погодину, которое назвал «О мнимом запустении Украины в нашествие Батыево и населении ее новопришлым народом». В нем Максимович стремился подвергнуть тщательному пересмотру «историческую» часть доводов Погодина о запустении Приднепровья и предполагаемом переселении оттуда народа на север. Одновременно, по мысли Максимовича, ему удалось доказать, что никакого упадка земель и переселения не было. Аргументы Погодина были не слишком убедительными, так что с первой частью своей задачи Максимович справился весьма удовлетворительно. Неоспоримых данных о массовой миграции жителей юга Руси в письменных источниках и в самом деле не сохранилось, а те немногие, что можно обнаружить, допускают и иные трактовки. Труднее было со второй частью, ибо никаких следов процветания южнорусских земель уже после нашествия в сохранившихся памятниках тоже нет. Вместо доказательств Максимович впадал в патетику:

Города и села были разоряемы татарами и вновь строились; люди разбегались и вновь сходились в свои города и села: такая тревожная жизнь была долей многострадальной Украины на несколько веков и после того, как с отвоеванием киевской земли Гедимином у татар (1320) минулась их воля; но их набеги продолжались из века в век, казалось, нескончаемо. Народ украинский, так же как и волынский и галицкий, убывал сотнями и тысячами от схваток с татарами, от хищного полонения ими; однако народонаселение Украины, так же как и Волыни и Галича, все продолжалось по-прежнему, как продолжается доныне в стародавних городах и селах, приумножавшихся новонаселенными[295].

Вообще же форма, в которой протекала полемика – переписка – была выбрана очень удачно, однако уровень дискуссии с современной точки зрения представляется весьма дилетантским, и это касается как общих идей, так и конкретных доказательств, которые были призваны эти идеи подкрепить[296]. Ученые, например, всерьез обсуждали, можно ли установить, к чьей именно истории отсылают те или иные летописные свидетельства, основываясь на своем понимании «национального характера» россиян и малороссов (так, Погодин был убежден в этом и относил древнерусских князей к чистейшему типу «великорусского характера»; Максимович же здесь сомневался, но только потому, что «это знание еще такое неопределенное»).