Историческая правда и украинофильская пропаганда

Единственный грех царской власти против малороссийского населения как такового состоял в стеснении малороссийской литературы, следовательно, косвенно и малороссийского наречия. Возвращение к этому греху недопустимо. В литературе, в жизни должна установиться свободная конкуренция между русским и малороссийским языком; пусть последний развивается свободно в меру естественной потребности в нем населения.[119] Не может быть сомнения, что победа останется за русским языком. Об этом с точки зрения мировой культуры жалеть не приходится: «Превращение малороссийского наречия в литературный и научный язык, — говорит французский ученый А. Meillet, — явилось бы ущербом для общей культуры, которая заинтересована в том, чтобы язык (в данном случае русский) объединял возможно большее число людей».[120] Государственный язык должен быть русский. Украинофилы возмущаются тем, что обучение в Малороссии шло на русском языке. В Италии до 12-ти главных наречий, а в пределах того же наречия горожанин Милана едва понимает горца из Alta Valtellina. Обучение по всей Италии идет на итальянском языке. Этого требуют единство государства и народа, интересы культуры и практические соображения школы. Никто еще итальянское правительство за это в «варварстве» не обвинял. Почему же для России то же явление должно клеймиться всевозможными страшными словами? Повторяю еще раз, что между русским языком и малороссийским меньше различия, чем, например, между итальянским и венецианским или неаполитанским, чем между северным немецким (Plattdeutsch) и южным (Oberbayrisch). Малоросс-новобранец, попав в казарму всероссийской армии, чрез неделю говорил по-русски свободно. К тому же известна легкость, с которой русский и вообще славянин усваивает даже совершенно чуждый ему язык; для ребенка-малоросса обучение по-русски никакого труда не представляет.

Украинофильская партия, усиленно ища поддержки католического мира, указывает на притеснения, которые терпели в Малороссии униаты, как на доказательство необходимости избавить Украйну от Петроградского ига. Нарушение веротерпимости — краеугольный грех русского правительства. Но он дело прошлого. Страшной ценой мы излечены от этого недуга. Правда, ныне большевизм свирепствует над православным духовенством; он избил до 20 епископов, расстрелял, повесил и распял сотни священников и кощунствует в церквах; но эта ненависть исходит, конечно, не из русской души. Когда минует сатанинская пляска большевизма и установится какая бы то ни было власть, сколько-нибудь достойная этого имени, свобода веры будет обеспечена основными законами русской земли. В этом не может быть ни малейшего сомнения. В народе русском нетерпимости нет. Он тысячелетие живет в ежедневном общении с иноверцами всевозможных толков и мирно уживается с ними.[121]

Предвзятое отношение русского общества к католицизму факт общеизвестный. Но он налицо не только на севере или востоке России — он явление повсеместное. Утверждение украинофильской пропаганды, будто «украинский народ» питает особенную склонность к католицизму, чистейший вымысел. Правда как раз обратна: в остальных частях России простой народ едва подозревает о существовании католической церкви; на Украйне, напротив, защита православной веры была веками одним из основных факторов войн малороссов с поляками, а в Белоруссии — фактором политической борьбы. Польское понимание религиозной свободы с веками не изменилось. Вот что пишут в письме от 30 декабря прошлого года из Белоруссии: «Во всех оккупированных местностях продолжает происходить беззастенчивая полонизация: церкви закрываются или переделываются на костелы, священники арестовываются (о. Забродный и о. Левицкий)…».[122] Хуже этого не делало русское правительство даже во времена обер-прокурора Св. Синода Победоносцева. У католичества в России два врага: один православный Св. Синод, что в порядке вещей, другой польский католицизм, явление настолько «вне порядка вещей, что самое совмещение этих двух слов — понятий национализма и вселенства — составляет contradictio in adjecto.

В России происходит сильное духовное движение. Пропаганда безбожия и ненависти к христианству дает ужасающие результаты, но наряду с этим православные церкви полны. Это не прежняя толпа, в которой исполнение прадедовских обрядовых обычаев имело такое главенствующее значение; теперь вся церковь иной раз бывает оглашена общим плачем молящихся: измученные души в смятении страстно ищут Христовой правды и испуганное тело помощи Божией; на крестные ходы идут, исповедавшись, в ожидании возможного расстрела большевицкими пулеметами. Вот почва, на которой предстоит работать католической церкви в России, когда водворится вероисповедная свобода.