Исторические этюды

Буржуазное музыковедение XIX века создало своеобразный миф о Моцарте. По этому мифу Моцарт — некое гениальное «божественное дитя»,— музыкант сверхъестественной одаренности, не знающий мук творчества, сочиняющий музыку так, как поют птицы,— веселый и наивный художник, не задумывающийся над философскими темами, не знающий никаких «проклятых вопросов», не разрешающий в музыке — в противоположность Бетховену и Вагнеру — никаких мировых проблем, счастливый чистым и беспримесным музицированием. И музыка его так же ясна, безоблачна и ослепительно жизнерадостна, как и он сам. В личной жизни — он беззаботный и нерасчетливый малый, задорный собутыльник, «гуляка праздный». С необузданной щедростью гения он растрачивает свое творчество и свою жизнь. В болдинской трагедии Пушкина подобная характеристика Моцарта вложена в уста завистника Сальери.

Следует заявить со всей категоричностью, что описанный образ «солнечного Моцарта» является мифом: он вымышлен от начала до конца. Исторический Моцарт — мы знаем его и по переписке, и по новейшим биографическим исследованиям ¹ — был мужественным, глубоким и вдумчивым композитором, жизнь которого богата борьбой и страданиями. Ибо Моцарт боролся прежде всего с феодальнодворянским пониманием музыки как забавы, как своеобразной «звуковой гастрономии», боролся за достоинство музыки, за превращение ее из увеселения в глубоко эмоциональную выразительную речь. Когда после премьеры «Похищения из сераля» австрийский император охарактеризовал музыку Моцарта,— «слишком тонка для наших ушей, и потом — неимоверное количество нот, мой дорогой Моцарт!»,—композитор ответил: «ровно столько, сколько